Последний тамплиер

Оглавление

Но сказать не смог. Губы пытались выговорить, но наружу не вырвалось ни звука.

«Что за хрень у меня с голосом?»

— А, — прошептал чужой голос. — Это действие лидокаина. Доза небольшая, но ее хватило, чтобы парализовать связки. Значит, говорить не можешь. Жаль. Зато ты не сможешь и вопить.

«Вопить?»

Пальцы, так мягко нащупывавшие пульс, теперь легли на левое бедро, на то самое место, куда коп всадил пулю. Они помедлили мгновение, а потом беспощадно надавили. Сильно.

Боль пронзила все тело, словно изнутри его прижгли каленым железом. Он завопил.

Беззвучно.

Темнота почти затопила его мозг, но тут боль чуть отступила, и он захлебнулся слюной. Кажется, чуть не вырвало. Чужие пальцы снова коснулись тела, и он сжался, но на сей раз прикосновение было мягким.

— Ты правша или левша? — спросил тот же голос.

Гас обливался потом. «Правша или левша? Какая, на фиг, разница?» Он слабо шевельнул правой рукой и почти сразу почувствовал, как в пальцы ему что-то вложили. Карандаш.

— Давай, напиши-ка мне имена.

Его пальцы с карандашом коснулись чего-то, на ощупь похожего на блокнот.

С повязкой на глазах, лишенный голоса, Гас чувствовал себя как никогда одиноким, отрезанным от мира. «Где же они все? Где доктора, сиделки, да хоть бы полицейские, мать их?!»

Кто-то защипнул кожу вокруг раны и снова сжал. Теперь они не спешили отпускать. Невыносимая боль пронзила тело. Казалось, все нервы охвачены огнем. Гас забился в бессильной и беззвучной агонии.

— Не стоит затягивать это на всю ночь, — холодно проговорил голос. — Просто напиши мне имена.

Он знал только одно имя. И написал его.

— Бранко… Петрович? — тихо переспросил человек. Гас поспешно кивнул.

— Еще кто?

Гас что было сил замотал головой. «Ради бога, никого больше не знаю…»

Снова пальцы. Втыкаются в рану, сильнее, глубже. Сжимаются.

Боль.

Беззвучные вопли.

«Христос гребаный…» Гас потерял счет времени. Он сумел нацарапать в блокноте, где работает Бранко. Больше он ничего не мог, кроме как мотать головой и одними губами повторять: «Нет!»

Снова, и снова, и снова.

Наконец он с облегчением ощутил, как карандаш вынимают у него из пальцев. Тот наконец поверил, что он не врет.

Теперь Гас слышал непонятные тихие звуки и чувствовал, как повязку на голове поднимают в том же месте, что раньше. Он сжался, но на этот раз укол оказался почти безболезненным.

— Обезболивающее, — прошептал голос. — Оно облегчит боль и поможет тебе уснуть.

Гас чувствовал, как черная усталость вливается в голову, заливает тело, и с ней приходит покой. Муки кончены. Потом мелькнула страшная мысль: от этого сна он уже не проснется.

Он попытался дернуться, но не сумел, а мгновение спустя ему уже и не хотелось шевелиться. Он расслабился. Что бы ни ждало его там, все будет лучше, чем сточная канава, в которой он провел всю свою жалкую жизнь.

ГЛАВА 23

Рейли вылез из постели, натянул футболку и выглянул из окна своей квартирки на пятом этаже. Улица вымерла. Выражение «бессонный город», кажется, относится к нему одному.

Ему часто не спалось, и причин тому хватало. Первая — просто неумение расслабляться. Это с каждым годом мучило его все сильней: дело, над которым он работал, непрестанно крутилось в голове. Засыпал-то он без труда, усталость брала свое. Но страшный для него пятый час утра заставал его безнадежно проснувшимся, и мозг бурлил, перебирая крупицы информации, отыскивая зерно истины, способное спасти кому-то жизнь.

Случалось, работа полностью занимала его мысли. Но бывало и так, что он погружался в собственные беды, в глубину более темную, чем мир, с которым он имел дело по службе, и тайная тревога, просочившись на поверхность, захлестывала его.

Чаще всего он думал об отце, который застрелился, когда Рейли было всего десять. Придя из школы домой, он забрел к отцу в кабинет. Тот сидел в любимом кресле, как обычно, только вот в этот раз у него не было затылка…

В любом случае следующие два часа были для Рейли самыми тягостными за сутки. Усталость не позволяла встать и заняться чем-нибудь полезным, а натянутые нервы не давали уснуть, так что он лежал в темноте, а мыслями уходил в самые неприятные места. Надо было просто переждать.

Сон снисходил к нему около шести — слабое утешение для человека, которому в семь надо вставать на работу.

В эту ночь его спас от бессонницы звонок дежурного офицера. В четыре часа утра ему сообщили, что человек, за которым он гнался по всему Манхэттену, скончался. Дежурный офицер говорил что-то о внутреннем кровотечении и остановке сердца, о том, что попытки спасти его оказались тщетными. Следующие два часа Рейли провел в обычных мыслях о деле, в котором оборвалась единственная пока нить, за которую можно было ухватиться, и о том, что связать концы мог бы помочь Люсьен Боссар, если только он когда-нибудь оправится настолько, что сможет говорить.

Но к деловым рассуждениям скоро примешались другие мысли, застрявшие в голове после посещения больницы. И главным в этих мыслях была Тесс Чайкин.

Стоя у окна, он вспомнил, что, едва сев с ней за столик в кафе, он первым делом заметил, что женщина не носит обручального кольца. Впрочем, она вообще не носила колец. Наблюдательность была частью его профессии, и за годы службы у него выработалось непроизвольное внимание к мелким деталям.

Только сейчас речь шла не о работе, и Тесс не была подозреваемой.

— Его звали Гас Уолдрон.

Рейли, грея руки о чашку с кофе, внимательно слушал Апаро, который пробегал глазами сводку, выбирая самое существенное для работы федеральных агентов.