Неандертальский параллакс

Оглавление

132

И поэтому Мэри в конце концов обратилась к ядерной ДНК Понтера. Она думала, что здесь выявить различия будет ещё труднее, и действительно, несмотря на длительные поиски, она не нашла ни одной нуклеотидной последовательности, которая была бы существенно отлична у неандертальцев и Homo sapiens sapiens; все её праймеры находили соответствие в ДНК обоих видов людей.

Усталая и разочарованная, ожидая Понтера из карантина и шанса возобновить прерванные отношения, Мэри решила получить кариотип неандертальской ДНК. Это означало вырастить несколько клеток Понтера до состояния, когда они готовы к делению (поскольку только в этот период хромосомы становятся видимы), а потом подвергнуть их воздействию колхицина, чтобы зафиксировать хромосомы на этой стадии. Когда это было сделано, Мэри окрасила клетки — слово «хромосомы», кстати, и означало «окрашенные тельца» и касалось их способности легко впитывать краситель. После этого она отсортировала хромосомы в порядке возрастания размеров — общепринятый способ их нумерации. Понтер — мужчина, так что у него была и X, и Y-хромосома, и, как и у мужчин одного с Мэри вида, Y-хромосома была примерно втрое короче хромосомы X.

Мэри выровняла все пары, сфотографировала их и распечатала фото на струйном «Эпсоне». Затем принялась отмечать пары, начиная с самой длинной и двигаясь к самой короткой: 1, 2, 3…

Это была простая и честная работа, через упражнения такого типа она прогоняла студентов-цитогенетиков каждый год. Голова в такой работе почти не участвовала, и она обнаружила, что думает о Понтере и Адекоре, о мамонтах, о мире без сельского хозяйства, о…

Чёрт!

Она явно где-то напортачила, потому что получалось, что Понтеровы X и Y-хромосомы — это 24-я пара, а не 23-я.

Если только…

О Боже, если только у него не три двадцать первых хромосомы — в каком случае он, и, предположительно, весь его народ имел генетический дефект, который у Homo sapiens приводил к синдрому Дауна. И это имело смысл: страдающие Дауном демонстрировали целый ряд особенностей лицевой морфологии, не свойственных здоровым людям, и…

Боже мой, подумала Мэри, неужели всё так просто? У больных Дауном действительно повышенная частота заболевания лейкемией… а разве Понтер не говорил, что от неё умерла его жена? Также синдром Дауна связан с абнормальным уровнем тиреоидных гормонов, а они, как хорошо известно, влияют на морфологию — в особенности лицевую. Может ли быть, что у всего народа Понтера трисомия по хромосоме 21 — одно маленькое изменение, которое у них проявляется немного не так, как у Homo sapiens sapiens, ответственное за все отличия между двумя видами людей?

Но нет. Нет, этого не может быть. Первичным эффектом синдрома Дауна, по крайней мере у Homo sapiens sapiens, является недостаточное развитие мышечного тонуса; народ же Понтера демонстрирует прямо противоположное состояние.

Кроме того, Мэри выделила чётное количество хромосом; синдром Дауна появляется при нечётном. Если только она по небрежности не посчитала хромосому, принадлежащую другой клетке, у Понтера, их похоже, двадцать четыре пары, и…

О Господи, подумала Мэри. О Господи!

Всё даже проще, чем она думала.

Да, да, да!

Она нашла!

Нашла ответ.

У Homo sapiens sapiens двадцать три пары хромосом. Но их ближайшими родственниками, по крайней мере, на этой Земле, являются два вида шимпанзе, и у них…

У них обоих двадцать четыре пары хромосом.

У рода Pan (шимпанзе) и рода Homo (все виды людей, современные и вымершие) был общий предок. Несмотря на распространённое мнение о том, что человек произошёл от обезьяны, на самом деле обезьяны и люди являются кузенами. Общий предок — неуловимое недостающее звено, до сих пор окончательно не выявленное в ископаемой летописи — существовал, согласно анализу генетических расхождений между людьми и обезьянами, около пяти миллионов лет назад в Африке.

Поскольку у шимпанзе двадцать четыре пары хромосом, а у людей — двадцать три, то можно только гадать, сколько их было у общего предка. Если двадцать три, то это значит, что в какой-то момент после разделения ветвей людей и шимпанзе в линии шимпанзе одна хромосома превратилась в две. Если же двадцать четыре, значит, две хромосомы слились в одну где-то на протяжении линии Homo.

До сегодняшнего дня — до вот этой самой секунды — никто на этой Земле не знал наверняка, какой из сценариев в действительности имел место. Но сейчас всё стало кристально ясно. У настоящих шимпанзе двадцать четыре пары хромосом; у бонобо — второго вида шимпанзе — тоже двадцать четыре. И теперь Мэри выяснила, что у неандертальцев их тоже было ровно две дюжины. Слияние двух хромосом в одну произошло не просто после разделения линий обезьян и людей; на самом деле оно произошло уже после того, как линия Homo разделилась на две линии, которые Мэри сейчас изучает — то есть всего пару сотен тысяч лет назад.

Вот почему представители народа Понтера были могучи, как обезьяны, а не хилы, как люди. Вот почему у них обезьяний тип лица, надбровный валик и никакого подбородка. Генетически они и в самом деле обезьяноподобны, по крайней мере в том, что касается числа хромосом. И каким-то образом слияние двух хромосом — это были хромосомы два и три, Мэри это знала из статьи по генетике приматов, которую читала много лет назад — каким-то образом оно стало причиной всех тех морфологических отличий, которые и составляют фенотип современного взрослого человека.

В принципе, конкретный механизм возникновения этих отличий легко просматривался: неотения, сохранение взрослой особью детских характеристик. У детёнышей обезьян, детей неандертальцев и детей глексенов похожие черепа, с вертикальным лбом без надбровного валика и с не особенно сильно выступающей нижней частью лица. Но соплеменники Мэри сохраняют эти черты, и становясь взрослыми.