Неандертальский параллакс

Оглавление

180

Уже почти совсем стемнело. Мэри с удивлением обнаружила, что машина уже не пробирается через дикую местность, а едет по самому Центру Салдака. Уличное освещение практически отсутствовало; Мэри видела, что водительница смотрит не наружу сквозь прозрачную переднюю стену транспортного куба, а в квадратный инфракрасный монитор, вделанный в приборную панель прямо перед ней.

Машина опустилась на землю, и её боковая поверхность сложилась гармошкой, впустив внутрь зябкий ночной воздух.

— Приехали, — сказала водительница. — Вон тот дом, видите? — Она указала на причудливой формы строение, смутно виднеющееся метрах в пятнадцати.

Мэри поблагодарила её и вышла. Поначалу она собиралась пройти прямо к дому — ей было не по себе одной ночью на улице в этом странном мире. Но потом она остановилась и посмотрела на небо.

Звёзды сияли над головой во всём своём великолепии, и Млечный Путь был отчётливо виден. Как его называл Понтер той ночью в Садбери? «Ночная Река», вот как.

А вон там Большой Ковш — Голова Мамонта. Мэри провела воображаемую линию через опорные звёзды и быстро нашла Полярную звезду, что означало, что она стоит лицом к северу. Она нашарила в сумочке компас, который взяла с собой по просьбе Джока Кригера, но было слишком темно, чтобы разглядеть стрелку. Так что, насмотревшись на небесное великолепие, Мэри подошла к дому Лурт и попросила компаньон поставить хозяев в известность о её приходе.

Мгновение спустя дверь открылась, и за ней показалась ещё одна женщина-неандерталка.

— Здравый день, — произнесла она — или, по крайней мере, так перевёл её слова компаньон.

— Здравствуйте, — сказала Мэри. — Ой, секундочку. — Из двери падало достаточно света; Мэри взглянула на стрелку компаса и почувствовала, как глаза у неё лезут на лоб. Окрашенный конец стрелки — синий конец, в отличие от металлически блестящего противоположного — указывал в направлении Полярной звезды, туда же, куда указывал бы по другую сторону портала. Несмотря на то, что сказал Джок, реверсия магнитного поля, похоже, ещё не происходила на этой версии Земли.

* * *

Мэри отлично провела вечер в доме Лурт, познакомившись с маленьким сыном Адекора Дабом и остальными членами её семьи. Единственный по-настоящему неловкий момент случился, когда ей пришлось воспользоваться туалетом. Лурт показала ей, где он находится, но, увидев то, что находилось внутри, Мэри пришла в полнейшее замешательство. Наверное, с минуту она тупо его разглядывала, а потом вышла и подозвала Лурт.

— Прошу прощения, — сказала Мэри, — но… видите ли, это совершенно не похоже на туалеты в моём мире. Я совершенно не понимаю, как…

Лурт засмеялась.

— Простите! — сказала она. — Вот. Вы помещаете ноги вот в эти стремена, хватаетесь вот за эти кольца вот так…

Мэри осознала, что для того, чтобы это проделать, придётся полностью снять с себя штаны, однако на стене был крючок, по-видимому, специально, чтобы их на него вешать. На самом деле это оказалось довольно удобно, хотя она вскрикнула от неожиданности, когда влажная губкообразная штуковина сама по себе начала её вытирать.

Мэри не заметила в туалете ничего, что можно бы было читать. У неё дома в Торонто на туалетном бачке всегда лежали последние номера «The Atlantic Monthly», «Canadian Geographic», «Utne Reader», «Музыки кантри» и «Мира кроссвордов». Впрочем, подумала она, неандертальцы с их чувствительным нюхом даже при идеально работающей канализации, наверное, стараются не задерживаться в туалете дольше необходимого.

Мэри спала в ту ночь на груде диванных подушек, сложенных на полу. Поначалу ей было неудобно: она привыкла к более однородной плоской поверхности, но Лурт показала ей, как разложить подушки в нужном порядке, чтобы они образовали опору для шеи и спины, развели колени и так далее. Несмотря на всю непривычность такой позы, Мэри чувствовала себя абсолютно вымотанной и моментально заснула.

На следующее утро Мэри пошла с Лурт к ней на работу. Здание, в котором она работала, в отличие от большинства зданий Центра, было полностью выстроено из камня — как объяснила Лурт, на случай пожара или взрыва, если какой-нибудь эксперимент пойдёт не так.

Лурт работала с шестью другими женщинами-химичками, и Мэри уже приобрела привычку рассортировывать их по поколениям, хотя вместо того, чтобы называть их, как Понтер, «146-я», «145-я», «144-я», «143-я» и «142-я», по количеству десятилетий, прошедших от начала отсчёта поколений, она думала о них как о женщинах под тридцать, сорок, пятьдесят, шестьдесят и семьдесят. И хотя неандертальские женщины старели не совсем так, как женщины Homo sapiens — надбровный валик, натягивая кожу, похоже, несколько препятствовал образованию морщин — Мэри без труда определяла, кто к какой группе принадлежит. В условиях, когда люди рождаются раз в десять лет, идея скрывать свой возраст, должно быть, никогда не приходила в голову неандертальским женщинам.

И всё же через некоторое время Мэри перестала воспринимать людей в лаборатории Лурт как неандертальцев и начала относиться к ним как к просто женщинам. Да, их внешность была необычна — женщины с комплекцией лайнбэйкера, женщины с волосами на лице — но они были, безусловно… нет, не женственными, подумала Мэри; это слово перегружено слишком многими ожиданиями. Но это безусловно были женщины: вежливые, отзывчивые, разговорчивые и дружелюбные. Словом, с ними было приятно иметь дело.

Конечно, Мэри принадлежала к поколению — она надеялась, что к последнему такому поколению в её мире — при котором в науке трудилось гораздо больше мужчин, чем женщин. Она никогда не работала в коллективе, в котором женщины составляли бы большинство — хотя в Йоркский университет подошёл достаточно близко — не говоря уж о том, чтобы состоять из одних женщин. Возможно, в таких обстоятельствах обстановка на рабочем месте напоминала бы здешнюю и в её мире. Мэри выросла в Онтарио, в котором по историческим причинам было две отдельные финансируемые правительством системы школьного образования: публичная — в американском, а не британском смысле, и католическая. Поскольку религиозное образование разрешено только в религиозных учебных заведениях, многие родители-католики посылали детей учиться в католические школы, но родители Мэри — по большей части по настоянию её отца — сделали выбор в пользу публичной системы. Когда ей исполнилось четырнадцать, начались разговоры о переводе её в католическую школу для девочек — Мэри тогда не успевала по математике, и маме сказали, что отсутствие в классе мальчиков могло бы ей помочь. Но в конце концов родители решили оставить её в публичной школе, потому что, как сказал папа, ей всё равно когда-нибудь придётся иметь дело с мужчинами, так что лучше привыкать к ним уже сейчас. Поэтому свои последние школьные годы Мэри провела в старшей школе в Ист-Йорке, а не в школе Святой Терезы по соседству. И хотя несмотря на совместное обучение она преодолела свои трудности с математикой, она иногда задумывалась о преимуществах полностью женской школы. Некоторые из её лучших студенток в Йоркском университете вышли как раз из таких школ.