Выбери любимый жанр

Оценить:

Неандертальский параллакс

Оглавление

202

Но Понтер замотал головой.

— Нет. Нет, она рассердилась бы на меня. Разочаровалась бы во мне.

— Почему?

— Она христианка, — ответил он. — Философ, учению которого она следует, утверждал, что прощение — это величайшая из всех добродетелей.

Бровь Селгана влезла на надбровный валик.

— Некоторые вещи очень трудно простить.

— Думаете, я этого не знаю? — рявкнул Понтер.

— Я не имел в виду не то, что сделали вы, а то, что он — тот мужчина-глексен — сделал с Мэре.

Понтер сделал глубокий вдох, пытаясь успокоиться.

— Этот… Раскин — единственный, кого вы кастрировали?

Взгляд Понтера метнулся к Селгану.

— Разумеется!

— Ага, — сказал Селган. — Просто я…

— Что?

Селган проигнорировал вопрос.

— Вы рассказывали об этом кому-нибудь ещё?

— Нет.

— Даже Адекору?

— Даже Адекору.

— Но ведь ему вы без сомнения можете доверять, — сказал Селган.

— Да, но…

— Вот видите, — сказал Селган, когда Понтер замолчал, не закончив фразы. — В нашем мире мы не просто стерилизуем совершивших насильственные преступления, не так ли?

— Ну… нет. Мы…

— Да? — сказал Селган.

— Мы стерилизуем преступника и всех, у кого хотя бы половина общих с ним генов.

— И кого же именно?

— Братьев. Сестёр. Родителей.

— Да. Кого ещё?

— И… ещё однояйцевых близнецов. Именно поэтому говорится про по крайней мере половину; у однояйцевых близнецов совпадает сто процентов ДНК.

— Да-да, но вы забыли про ещё одну группу.

— Братья. Сёстры. Мать преступника. Отец преступника.

— И…?

— Я не понимаю, что вы… — Понтер замолк. — О, — тихо сказал он. Он снова посмотрел на Селгана, потом опустил взгляд. — Дети. Потомки.

— У вас есть дети, не так ли?

— Двое дочерей, Жасмель Кет и Мега Бек.

— Так что если кто-то узнает о вашем преступлении и каким-либо образом разгласит его, и суд прикажет вскрыть ваш архив алиби, наказание понесёте не только вы. Ваших дочерей стерилизуют вместе с вами.

Понтер закрыл глаза.

— Это так? — сказал Селган.

— Да. — Голос Понтера был едва слышен.

— Ранее я спросил, стерилизовали ли вы ещё кого-нибудь в другом мире, и вы накричали на меня.

Понтер молчал.

— Вы понимаете, что вас рассердило?

Понтер вдохнул и медленно, судорожно выдохнул.

— Я стерилизовал только самого преступника, но не его родственников. Видите ли, я не слишком задумывался о… о справедливости того, что мы стерилизуем невиновных ради улучшения генофонда. Но… но я с помощью Хак и правда пытался изучать эту глексенскую Библию. В её самой первой истории всё потомство изначальных двух людей было проклято за то, что эти двое людей совершили преступление. И это показалось мне таким неправильным, таким несправедливым.

— Так что как бы вы ни хотели очистить глексенский генофонд от скверны Раскина, вы не смогли заставить себя отыскать его ближайших родственников, — сказал Селган. — Потому что, сделай вы это, вы бы согласились, что ваши близкие — двое ваших дочерей — заслуживают наказания за преступления, которые вы совершили.

— Они невиновны, — сказал Понтер. — Независимо от того, насколько тяжкие преступления совершил я, они не должны из-за этого страдать.

— И всё же они пострадают, если вы раскроете себя и признаетесь в содеянном.

Понтер кивнул.

— И что же вы намерены делать?

Понтер пожал своими массивными плечами.

— Хранить эту тайну до тех пор, пока я не умру.

— А потом?

— Я… простите?

— После того, как вы умрёте — что будет потом?

— Потом… потом ничего.

— Вы в этом уверены?

— Конечно. То есть, да, я читал Библию, и я знаю, что Мэре психически здорова и умна и не подвержена галлюцинациям, но…

— И у вас нет ни малейшего сомнения в том, что она ошибается? Вы убеждены в том, что после смерти ничего нет?

— Ну…

— Да?

— Нет. Забудьте.

Селган нахмурился, но решил, что развивать эту тему пока рано.

— Вы не задумывались о том, почему Мэре заинтересовалась вами?

Понтер смотрел в сторону.

— Я слышал, как ранее вы говорили о том, что глексены — тоже люди. Однако всё же у вас с ней меньше общего, чем с любым другим мужчиной, с которым она до тех пор была знакома.

— Физически — возможно, — сказал Понтер. — Но ментально, эмоционально мы очень похожи.

— И всё же, — сказал Селган, — поскольку Мэре пострадала от самца своего собственного вида, она могла…

— Думаете, мне это не приходило в голову? — перебил его Понтер.

— Скажите об этом вслух, Понтер. Выпустите наружу.

Понтер фыркнул.

— Я мог заинтересовать её именно потому, что в её глазах я был не человек — не один из тех, кто сделал ей больно.

Селган помолчал несколько тактов.

— Над этой мыслью стоит поразмышлять.

— Это неважно, — сказал Понтер. — Теперь это ничего уже не значит. Я люблю её. И она любит меня. Ничто не имеет значения, кроме этого простого факта.

— Очень хорошо, — сказал Селган. — Очень хорошо. — Он снова сделал паузу, а потом постарался, чтобы его голос звучал отстранённо, будто мысль только что пришла ему в голову, и он не выжидал подходящего момента, чтобы её озвучить. — А кстати, вы не думали о том, что вас к ней привлекло?