Неандертальский параллакс

Оглавление

238

Мэри вздрогнула и подумала о том, каким образом Вессан Леннет, создательнице кодонатора, удалось самостоятельно удалить свой компаньон; это, похоже, невероятно трудно.

Корбонон теперь орудовала лазерным скальпелем, похожим на тот, которым Мэри самой пришлось воспользоваться, когда Понтера подстрелили возле здания ООН. Концы лучевой артерии оказались подсоединены к двум отверстиям на задней части корпуса компаньона. Мэри знала, что у компаньона нет собственного источника питания: он получает энергию от идущих в теле носителя процессов. Что же, энергия артериального кровотока — источник энергии не хуже прочих; должно быть, в компаньон была встроена миниатюрная гидроэлектростанция — или в данном случае следует говорить «сангвиноэлектростанция»?

Мэри всё собиралась отвернуться — она всегда торопилась переключиться на другой канал всякий раз, как натыкалась на сериал «Операция» на Учебном канале. Но всё это оказалось ужасно интересно. И она продолжала смотреть, как заканчивают установку компаньона, как прижигают кровеносные сосуда, как края разреза скрепляются микровспышками лазера. Наконец, края компаньона были обмазаны похожим на замазку герметиком, по-видимому, ускоряющим заживление.

Оставшаяся часть операция — установка в уши двух кохлеарных имплантов — была совсем простой, или, возможно, Мэри так показалось из-за того, что она не могла наблюдать за процессом.

Наконец, всё закончилось. Руку Мэри отмыли от крови, с лицевой панели компаньона убрали защитную плёнку, а кохлеарные импланты отрегулировали и откалибровали.

— Готово, — сказала Корбонон, потянув за бусину контрольного штырька на панели компаньона. Всего таких бусин там было шесть, все разных цветов.

— Привет, Мэри, — произнёс синтезированный голос. Он звучал будто бы в самой середине её головы, в точности между ушами. Голос был неандертальского типа — глубокий, резонирующий, вероятно, женский — но звук «и» он произносил безупречно: очевидно, эту проблему уже успели решить.

— Привет, — ответила Мэри. — Э-э… как я тебя должна называть?

— Как пожелаешь.

Мэри задумалась.

— Как насчёт «Кристина»? — Кристиной звали Мэрину младшую сестру.

— Неплохо, — сказал голос у неё в голове. — Конечно, если передумаешь, то можешь переименовать меня когда угодно, и так часто, как захочешь.

— Хорошо, — ответила Мэри. Потом добавила: — Я вижу, ты правильно произносишь все звуки?

— Да. Я также умею пользоваться аббревиатурами.

Мэри сделала восхищённое лицо.

— Надо же! Компаньон Понтера не умел.

— Это не особенно сложно запрограммировать, — ответила Кристина, — когда известна базовая концепция.

Внезапно Мэри ощутила, как кто-то тронул её за плечо. Разговаривая с компаньоном, она совершенно перестала обращать внимание на внешний мир: интересно, наклонила ли она голову так, как обычно делает Понтер; приходит это само собой, или этому надо учиться — как форме вежливости, способу дать окружающим знать, что ты в данный момент занят другим.

— Итак, — сказала Корбонон, улыбаясь Мэри, по-прежнему сидящей в операционном кресле. — Я так понимаю, ваш компаньон заработал?

В первый раз Мэри услышала перевод так, как слышит его Понтер — не через внешнее ухо, а когда слова словно бы распускаются прямо внутри головы. Компаньон оказался прекрасным имитатором; хотя английские слова несли на себе печать какого-то едва уловимого акцента — как будто в исполнении Уильяма Шетнера, но произносились они голосом, очень похожим на голос самой Корбонон.

— Ага, точно, — сказала Мэри — и как только она замолчала, внешний динамик компаньона издал звуки, которые Мэри опознала как перевод её реплики на неандертальский: — Ка пан ка.

— Значит, всё в порядке, — сказала Корбонон, улыбаясь. — Мы закончили.

— Мой компаньон уже ведёт передачу в архив алиби?

— Да, — ответила Корбонон, и Кристина, переведя сказанное ей «Ка», добавила от себя «Передача ведётся».

Мэри встала с кресла, поблагодарила хирурга и её коллегу и удалилась. Выйдя в вестибюль этого медицинского учреждения, она обнаружила там четверых мужчин-неандертальцев, у каждого из которых, по всей видимости, была сломана рука или нога. Один из них был облачён в серебристые одежды эксгибициониста. Мэри, рассудив, что уж он-то не станет обижаться на расспросы, подошла к нему и спросила:

— Что случилось?

— С нами? — уточнил эксгибиционист. — Как обычно: охотничьи ранения.

Мэри вспомнила Эрика Тринкауса и его наблюдение о том, что древние неандертальцы имели следы травм, схожих с теми, что ковбои получают на родео.

— На кого вы охотились? — спросила она.

— На лося, — ответил эксгибиционист.

Мэри была разочарована тем, что это оказался не какой-нибудь зверь поэкзотичнее.

— И он того стоил? — спросила она. — В смысле, переломов?

Эксгибиционист пожал плечами.

— Лосятина того стоила. Не будешь же есть одних только голубей и бизонов.

— В таком случае, — сказала Мэри, — надеюсь, вас быстро залатают.

— О, не сомневайтесь, — с улыбкой ответил эксгибиционист.

Мэри попрощалась и вышла из больницы под предвечернее солнце; возможно, её разговор с эксгибиционистом станет гвоздём программы.

И вдруг она осознала: она только что находилась в одном помещении с четырьмя незнакомыми мужчинами, и вместо того, чтобы терять голову от ужаса, как дома, в своём мире, даже после установления личности её насильника, она не почувствовала ни малейшего беспокойства. Наоборот, она подошла к одному из мужчин и мило с ним побеседовала.