Неандертальский параллакс

Оглавление

Понтер моргнул.

— Нераскрытые преступления?

— Ну да. Когда полиция, — би-ип, — или кто у вас занимается поддержанием законности, не смогла установить, кто преступник.

— Таких преступлений не бывает.

Мэри почувствовала, как у неё напряглась спина. Как и большинство канадцев, она была против смертной казни из-за возможности казнить не того. Все канадцы несли бремя стыда за несправедливое заключение Гая Пола Морина, который десять лет гнил в тюрьме за убийство, которого не совершал; Дональда Маршалла-младшего, который провёл в заключении одиннадцать лет за убийство, которого тоже не совершал; Дэвида Милгаарда, просидевшего двадцать три года за изнасилование и убийство, в которых не был виновен. Кастрация была самым мягким из наказаний, которым она хотела бы подвергнуть того, кто её изнасиловал, но если бы из-за неё такое сотворили с непричастным человеком, как она смогла бы с этим жить? А дело Маршалла? Нет, бремя стыда за этот случай несли не все канадцы, а лишь белые канадцы. Маршалл принадлежал к племени микмак, и его заявления о невиновности были проигнорированы белыми судьями просто потому, что исходили от индейца.

Впрочем, возможно, сейчас она думает скорее как атеист, а не как добрая католичка. Верующий обязан считать, что Милгаард, Морин и Маршалл получат воздаяние на Небесах, которое искупит всё, что им пришлось пережить на земле. В конце концов, собственный сын Господа был казнён несправедливо, даже по стандартам Римской Империи; Понтий Пилат не считал Христа виновным в преступлениях, в которых его обвиняли.

Но из рассказанного Понтером вырисовывалось что-то похуже Пилатова суда: жестокость стерилизации вкупе с абсолютной уверенностью в том, что виновный установлен со стопроцентной точностью. Мэри с трудом сдержала дрожь.

— Откуда вы знаете, что приговорённый действительно виновен? Вернее, откуда вы знаете, что не приговорили невиновного?

— По архивам алиби, — объяснил Понтер, как нечто совершенно очевидное.

— По чему?

Понтер, по-прежнему сидя на другом краю дивана в кабинете Рубена, поднял левую руку и повернул её так, чтобы внутренняя сторона запястья была повёрнута к ней. Мэри увидела компаньон со сменяющимися на нём чужими цифрами.

— По архивам алиби, — повторил он. — Хак постоянно передаёт информацию о моём местоположении и трёхмерное изображение того, что меня окружает, и меня самого, того, что я делаю. Конечно, с тех пор, как я попал сюда, её сигналы до архива не доходят.

В этот раз Мэри не смогла подавить дрожь.

— Вы хотите сказать, что живёте в тоталитарном обществе? Что за вами постоянно наблюдают?

— Наблюдают? — бровь Понтера заползла на надбровный валик. — Нет-нет-нет. Никто не просматривает передаваемые данные.

Мэри озадаченно нахмурилась.

— Тогда что с ними происходит?

— Они записываются в мой архив алиби.

— А что это, собственно, такое?

— Компьютеризированное хранилище информации; куб из особого материала. Информация необратимо кодируется в его кристаллической структуре.

— Но если никто её не просматривает, тогда зачем?

— Я неправильно интерпретировала ваше слово «алиби»? — спросила Хак своим собственным, женским голосом. — Я понимаю алиби как доказательство того, что во время совершения преступления обвиняемый находился в другом месте.

— Э-э… да, — сказала Мэри. — Всё верно, это алиби.

— Ну так вот, — продолжала Хак, — архив Понтера является неопровержимым источником алиби для любого преступления, в котором его могут обвинить.

Мери почувствовала, как что-то переворачивается в её желудке.

— Боже мой… Понтер, то есть бремя доказательства невиновности лежит на вас самих?

Понтер мигнул, и Хак перевела его слова мужским голосом:

— А на ком же ещё?

— Здесь, в смысле, на нашей Земле, человек невиновен, пока его вина не доказана. — Уже произнося эти слова, Мэри сообразила, что есть много мест, где это не так, но решила не усложнять.

— И, как я понял, у вас нет ничего аналогичного нашим архивам алиби.

— Да. О, кое-где есть камеры наблюдения. Но они далеко не везде, и дома их точно практически никто не держит.

— И как же вы тогда устанавливаете виновность? Если у вас нет записи того, что происходило на самом деле, как вы можете быть уверены, что перед вами — тот самый, кто совершил преступление?

— Это я и имела в виду, говоря про нераскрытые преступления, — сказала Мэри. — Если мы не уверены… а часто мы не знаем даже, кого подозревать — то преступнику всё сходит с рук.

— Не могу сказать, что ваша система лучше, — дипломатично высказался Понтер.

— Но наша частная жизнь под защитой. Никто не заглядывает нам через плечо.

— Как и в нашем мире — по крайней мере, если вы не… не знаю слова. Тот, кто даёт другим видеть себя всего.

— Эксгибиционист? — предположила Мэри, удивлённо вскинув брови.

— Да. Их общественный вклад состоит в позволении другим просматривать трансляцию их компаньонов. У них специальные импланты с лучшим разрешением и большей дальностью, и они посещают всякие интересные места, так что другие люди могут видеть, что там происходит

— Но ведь, чисто теоретически, кто-нибудь может нарушить неприкосновенность чьей угодно трансляции, даже не эксгибициониста.

— Зачем бы он стал это делать? — спросил Понтер.

— Ну, не знаю. Потому что может?

— Теоретически я могу пить мочу, — сказал Понтер, — но на деле никогда не испытывал такого желания.