Собрание сочинений. Т. 5

Оглавление

166

Бывают, конечно, огорода и побольше: с чугунной оградой вокруг, со стеклянными огромными колпаками, под которыми дыни да огурцы выводят, но Катя своим ящиком была довольна. Травка какая-нибудь сбоку вытянется — она ее прочь, а по вечерам дядя брал огород под мышку и уносил до утра в коридор. И уж зато, когда в доме нужен был зеленый лук, все к Кате обращались; а когда гости ели селедку, дядя говорил: «Селедка аховая, да и Катин лучок неплох!» И вел гостей на кухню показывать огород.

Словом, что долго говорить… Побежала как-то утром Катя к своему ящику, да так и присела. Кошка их, тварь рыжая, лежит в ящике, на солнце греется, как королева голландская, лапы вытягивает, а лук с незабудками весь выдран и кругом по полу, как сорная трава, разбросан. А кошка еще заигрывает, — Катю за передничек зубами ловит…

Много было слез. Характер у Кати твердый: третий день с кошкой не разговаривает. Но ведь кошка не пес. Пес напроказит — сам не свой ходит, угрызения совести его мучат, а кошке хоть бы что.

Пришлось, однако, смириться и кошке. Пришла она на кухню по своим помойным делам, видит — перед окном Катя с дядей стоит, в руках у дяди старая клетка, в клетке ящичек, а в ящичке зеленый лук.

— Поваляйся теперь, поваляйся! — захлопала Катя в ладоши.

Кошка сердито фыркнула и забилась за угольный ящик.

— Порядочные хозяева птичек в клетках держат. Дверцы иной раз забудут закрыть, кошка уж своего не упустит, будьте покойны… А лук… очень он мне нужен!

А сама из-за ящика выглядывает, соображает: пролезет ли сквозь прутики лапа или нет? Нет, не пролезет!

И хвостом, кошачьим барометром, сердито-сердито задергала.

<1926>

О МЫШИ, КОТОРАЯ ЛЕГКОМЫСЛЕННО ЗАБРАЛАСЬ В ЧЕМОДАН

В полуоткрытом чемодане завозилась мышь. Прорыла траншею в воротничках и рубашках, вытерла старательно усики, присела на край чемодана и осмотрелась. Куда же это ее хозяин завез?.. Обои незнакомые, портреты на обоях незнакомые, кровать в полкомнаты, тоже совсем не то, что в Париже. И воздух совсем другой: сырее и потяжелее, чуть-чуть устрицами попахивает. В окно круглый фонарь смотрит, шипит и на дожде покачивается.

Неуютно стало мыши, вскарабкалась по вязаному одеялу на кровать к хозяину, — все же свой человек…

А дело было так: вчера ее хозяин белье да разные бумаги в чемодан запихал, в дорогу собрался. Мышь из-под стола смотрела и пришла ей в мышью голову фантазия на чистом белье поваляться… Влезла тихонько в чемодан, а хозяин возьми да и закрой крышку. Протряслась часа три в поезде в сетке и к ночи вот в чужом городе, в чужой комнате и очутилась…

— Пи! Какое досадное положение…

* * *

— Кто вы такая, как вы сюда попали, и почему вы нарушаете в посторонней квартире тишину? — спросила сидевшую на одеяле гостью появившаяся из-под комода толстая старая мышь.

— Я? Приехала с хозяином по делам из Парижа. У него нет детей, и он всегда берет меня с собой… Но мы так часто с ним путешествуем, что я даже не знаю, куда мы, собственно, теперь приехали: в Копенгаген или в Берлин…

— В Брюссель. А зачем вы сюда пожаловали?

— Мы пишем сценарий из жизни парижских мышей, и я самая главная героиня. Для пьесы нам, кстати, нужно несколько неуклюжих служанок. Парижские мыши слишком грациозны, но вы бы, например, подошли. Хотите, я за вас замолвлю словечко? Выговор у вас, простите, тяжелый, как недопеченная булка, но для кинематографа это неважно.

Брюссельская мышь обиделась.

— Не нуждаюсь! Я из солидной фламандской семьи и вертеть в кинематографе хвостом мне не пристало. У моей хозяйки, честной и доброй старушки, тоже нет детей, но у нее есть попугай, с которым я в большой дружбе. Попугай получает два раза в день кусочки поджаренного мяса, на второе орехи и семечки и на третье — шоколад. Он очень щедр и, когда ест, разбрасывает пищу во все стороны, а я, конечно, подбираю… У вас, должно быть, более изящная пища, ишь как у вас живот подвело…

— Нет, что же… это я ради моды похудела. Кусочек поджаренного мяса я бы, впрочем, охотно съела, или ломтик шоколада… — пискнула парижская мышь.

Намек, кажется, достаточно ясный, но брюссельская толстуха поскребла лапками брюшко и отвела разговор подальше от съестного:

— Не понимаю, почему это у меня на животе волосы вылезают? У вас в Париже тоже?.. И вообще, пока люди спят и нам никто не мешает, расскажите-ка мне, что у вас делается в Париже…

— В Париже? Чудесная жизнь. Кошки в последнее время выходят из моды. Заводят собак, но мы, мыши, ничего против этого не имеем. Иные хозяйки, правда, держат еще тибетских и сибирских кошек, наряжают их в ошейники, берут с собой в лес… Но эти твари тоже мышей не едят, и я однажды даже дернула тибетскую кошку за бантик, а она как фарфоровая: вылупила голубые глазки и ни с места… А вообще у нас весело! В каждом доме граммофон и танцы. Хозяева танцуют вверху, а мы внизу. На рассвете пробираемся в квартиру и поедаем бисквитные и шоколадные крошки… Что вам еще сказать? Усики выходят из моды, хвосты тоже, я слыхала, будут стричь. Недавно в нашем клубе был конкурс худобы и приз получила мышка, которая вся могла уместиться в чехле для зубочистки…

— Так зачем же вы переехали в такой старомодный город, как Брюссель?.. У нас, слава Богу, живут прочно, хвостов не стригут, едят до отвала и про черный день в укромный уголок провизию откладывают.

— Я ведь вам говорила, — жеманно объяснила парижанка, — что мы приехали сюда с хозяином, чтобы поработать здесь в тишине над сценарием из мышиной жизни…