Собрание сочинений. Т. 5

Оглавление

— Что такое? Разве рыбы по суше ходить могут?

Старый карп, тяжело дыша, усмехнулся:

— А разве мальчики на коровах катаются?

Голос у карпа был такой низкий, как последняя басовая клавиша на пианино.

— Чего же вам от меня надо?

Карп пожевал сырую траву (трудно ведь на воздухе дышать) и спросил:

— Ты что вчера за обедом ел?

— Карпа… — сконфуженно ответил мальчик. Все карпы содрогнулись и покачали головами.

— А третьего дня? — спросил, подвигаясь поближе, глянцевитый черный угорь.

— Жареного угря…

Все угри содрогнулись и покачали головами.

— Вкусно?

Бедный Игорь опустил голову.

— Что ж нам теперь с тобой делать? — зашипел карп.

— Я не виноват! — захныкал мальчик. — Угрей ловит матрос, а карпов приезжий господин, папин знакомый. Я только смотрел…

Рыбье кольцо сузилось плотнее.

— Что ж нам теперь с ним делать? — спросил у рыб черный угорь.

— На сковородку! На сковородку! — запищали рыбы, размахивая плавниками и головами.

— А масло?

— Там в сарайчике стоит жестянка с автомобильным маслом.

— Мама! — отчаянно завизжал Игорь. — Цезарь! Господин садовник!..

Но никто не шел на помощь, а коленки никак нельзя было отодрать от земли. Так во сне всегда бывает в минуты опасности.

И вдруг вспомнил Игорь, что он ведь умеет летать. Замахал-замахал руками, быстрей-быстрей-быстрей, грузно взмахнул над травой и, как подшибленная утка, с жалобным криком полетел косой воздушной дорожкой к себе на крышу. Налетел грудью на желоб, больно стукнулся — и проснулся.

— Что? Зажарили?

Камышинка в кушетке впилась в бок. На белой трубе тень от наклонной железки на Игоревых солнечных часах показывала без четверти два. Пора вниз — на землю, к людям.

За трубой стоял кувшинчик с водой. Игорь смочил глаза, затылок, побрызгал в щеки и совсем очнулся. Поправил в выемке свернутый русский флаг, — мальчик его только по воскресеньям подымал, чтоб краски не слиняли под солнцем. Посмотрел на блестевший в кругу тополей пруд и задумался.

Надо будет непременно выпустить в пруд маленькую рыбку, которая в банке у Игоря в комнате живет. Или не выпускать? Все равно ее щука съест. Странно: когда щука ест рыб, они не обижаются… А когда мальчик ест, они такой скандал подымают. Сами ведь несчастных червей с крючков обрывают… Оттого и попадаются.

Подтягиваясь на веревке с узлами, Игорь лениво стал подбираться к чердачному окну.

А из-за трубы выглянул пегий кот кузнеца: мальчик уходит, место на кушетке нагрето, вволю теперь поспать можно. Уж с этой кушетки никто тебя кухонным полотенцем на пол не сгонит…

XVIII. В ДОЖДЛИВЫЙ ДЕНЬ

Из Парижа приехала в гости дама с тремя дочками. Девочки как девочки: сероглазые, румяные крепыши. И похожи были друг на дружку, как три графина одной серии, но разных размеров. Вначале они жеманились, но потом разошлись и стали обращаться с Игорем, как с четвертой сестренкой.

Взрослые наверху разговаривали, а девочек на попечение Игоря сдали — занимай, как знаешь. И шуметь позволили, только потихоньку… Потому что визг сквозь потолок проберется и начнутся там всякие мигрени и невралгии. Почему у Жанны д’Арк никаких мигреней не было?..

Вся четверка уселась в столовой на диване.

По стеклам хлопал дождь. За окном на клумбе кланялись мокрые розы. Горлинка в липовой аллее умолкла — не очень-то в такую погоду поворкуешь…

Когда дождь, лучше всего сидеть на диване. Ноги в одну сторону вертятся, языки в другую. Потом друг на друга посмотрят, и все сразу фыркнут. Но не весь же день фыркать.

«На чердак их, что ли, свести? — подумал Игорь. — Нельзя. Платьица у них белые — тюльпанчиками, измажутся, как крысы в погребе. Потом отвечай за них: „Как тебе не стыдно?“, „Неужели тебе не стыдно?!“ и тому подобное».

— Давайте сочинять сказку! — придумал Игорь. — Нина самая маленькая, пусть начнет. Потом Танюша, потом Лина. А уж хвостик я приделаю.

— Хитрый какой! Хвостик всякий досказать может. А ты начни! И чтоб «без некоторого царства» и без «жили-были». Чтоб совсем, совсем не по книжкам… Игорь, начинай! Игрушка-ватрушка, начинай! — затараторили девочки.

Но Игорь уперся.

— Почему непременно я? Вы гостьи, вам и первое место. Умницы такие, вечно вас, девочек, в пример ставят, а не могут без мужчины сказку начать…

* * *

— А вот и можем! Извините, пожалуйста… — Нина расправила колокольчиком юбку, уселась поплотнее и вздохнула…

— Вот. В парке жила крошечная фея. Повелевала над всеми козявками, не позволяла воробьям драться и заказывала соловьям соловьиные концерты. Вот. Постойте, я по порядку… Спала она в гроте, в паутинном гамачке, на жасминной перине. А ночью, когда температура опускалась, прилетали мохнатые шмели и осторожно на нее дышали, чтоб ей было тепло. Да. Утром она просыпалась…

— Пила кофе… — подсказал Игорь.

— Пожалуйста, без глупостей. Вовсе не кофе, а росу с медом в лиловом колокольчике. Черный блестящий жук гудел у входа, она садилась на жука, будто в автомобиль, объезжала весь парк и делала замечания. Почему акация не распускается? Стыдно, давно пора! Почему две букашки былинку в разные стороны тащат? Двадцать раз надо показывать? Почему от осы нафталином пахнет? Опять на балконе в развешанные вещи нос совала?! Где божья коровка? Раз она при фее вроде комнатной собачки, незачем в парк самовольно убегать! Сейчас же разыскать!

— О, — сказала Таня. — Да это не фея, а ажан какой-то…