Умри завтра

• Предыдущая
• 15/143
• Следующая

Музыка сменилась. Запела Рианна.

Ей нравится Рианна.

Младенец умолк.

Сегодня был плохой день. Ни туристов, ни денег. Только немного хлеба, поделенного на всех.

Симона обхватила губами отверстие пластикового пакета, выдохнула и с силой вдохнула.

Легче. Всегда приходит облегчение.

Надежда – никогда.

12

В четверть шестого Линн в третий раз за день сидела в приемной, теперь у консультанта-гастроэнтеролога. Эркерное окно выходит на тихую Хоув-стрит, за ним темно, горят фонари. У нее в душе тоже темно. Темно, холодно, страшно. Приемная с отслужившей свое старой мебелью, как у доктора Хантера, ничуть не поднимает настроение, как и скудное освещение. Из наушников Кейтлин доносится слабая музыка.

Дочь внезапно вскочила, побрела по приемной, как пьяная, бешено расчесывая руки. Пробыв с ней весь день, Линн точно знает, что она не пьяная. Это симптом болезни.

– Сядь, милая, – озабоченно попросила она.

– Я как бы устала, – заныла Кейтлин. – Обязательно ждать?

– Обязательно надо сегодня встретиться со специалистом. Дело очень важное.

– Ох, а я что, не важная? – криво усмехнулась девочка.

Линн улыбнулась:

– Самая важная на белом свете. Как себя чувствуешь, кроме того, что устала?

Кейтлин остановилась, опустила глаза на журналы, лежавшие на столике. Какое-то время молчала, глубоко дыша, потом вымолвила:

– Я боюсь, мам.

Линн встала, обняла ее одной рукой, и, на удивление, дочка не дернулась, не отпрянула. Напротив, прижалась к матери, схватила за руку, крепко сжала.

За прошлый год вымахала на несколько дюймов, Линн еще не привыкла смотреть ей в лицо снизу вверх. В смысле роста явно унаследовала отцовские гены, а тонкий костяк, хоть и очень красивый, больше прежнего напоминает эластичную резиновую куклу.

Одета в излюбленном небрежном стиле – вязаный свитер безобразных серых и ржавых тонов поверх футболки, на шее ожерелье из маленьких камешков на тонком кожаном шнурке, джинсы с обтрепанными обшлагами, старые расшнурованные кроссовки. Вдобавок из-за холода или, может быть, чтоб скрыть живот, вздувшийся, как у беременной, куртка цвета верблюжьей шерсти из бобрика, словно приобретенная на благотворительной распродаже.

Из-под головной повязки с ацтекским рисунком ежиком торчат короткие угольно-черные волосы, пирсинг придает девочке какой-то варварский вид. В подбородке и в языке штифты, в левой брови колечко. В данный момент не видно, но специалист при осмотре, конечно, заметит колечко в правом соске, в пупке и перед влагалищем. В один из редких моментов близости и откровенности с матерью Кейтлин стыдливо призналась, что, когда его вставляли, чувствовала себя довольно круто.

День выдался поистине адский. С той минуты, как Линн утром вышла из кабинета доктора Хантера, куда снова вернулась потом вместе с Кейтлин, жизнь одним сейсмическим толчком перевернулась вверх дном.

Просигналил мобильник. Она вытащила его из сумочки, взглянула на дисплей. Мэл.

– Привет. Где ты?

– Только что вышли из шлюза в Шорэме. День был поганый – труп вытащили. Рассказывай про Кейтлин.

Линн принялась докладывать о консультации, не спуская глаз с дочки, которая все расхаживала по приемной втрое меньше, чем комната ожидания доктора Хантера, потом принялась поспешно хватать со столика журналы один за другим, словно хотела все перечитать, но не решила, с какого начать.

– Приблизительно через час буду знать больше. Мы от доктора Хантера сразу направились к специалисту. Долго еще пробудешь в зоне приема?

– Как минимум часа четыре, – ответил Мэл. – Может, дольше.

– Хорошо.

Вышла секретарша доктора Грэнджера, внушительная женщина пятидесяти с лишним лет с собранными в тугой пучок волосами и холодной сдержанной улыбкой.

– Сейчас доктор вас примет.

– Я перезвоню, – поспешно бросила в трубку Линн.

В отличие от просторного кабинета Росса Хантера в тесном кабинетике консультанта на первом этаже едва умещались два кресла перед маленьким рабочим столом, на котором под такими углами, чтобы было хорошо видно всем пациентам, расставлены рамочки с фотографиями идеальной улыбающейся супруги специалиста и трех столь же идеальных улыбающихся детей.

По мнению Линн, доктора Грэнджера – высокого мужчину за сорок, с крупным носом, редеющими волосами, в костюме в полоску с крахмальной рубашкой и галстуком – вполне можно принять за адвоката, благодаря налету высокомерия.

– Садитесь, пожалуйста, – пригласил доктор, открыл коричневую папку, в которой Линн разглядела письмо Росса Хантера, уселся и начал читать.

Линн легонько пожала руку Кейтлин. Рука не отдернулась. Не очень уютно у доктора Грэнджера. Неприятна его холодность, выставленные напоказ семейные фотографии, которые словно говорят от его имени:

У меня все в полном порядке, а у тебя нет. От того, что я сейчас скажу, в моей жизни ничего не изменится. Вечером приду домой, поужинаю, посмотрю телевизор, может быть, предложу жене сексом заняться, а ты… гм… Ты завтра проснешъся в собственном аду, а я, как всегда, с радостью встречу своих здоровых благополучных деток.

Дочитав, доктор подался вперед, выражение лица чуть смягчилось.

– Как себя чувствуешь, Кейтлин?

Девочка молча пожала плечами. Линн ждала, что она скажет. Дочка выдернула у нее свою руку и попеременно почесала предплечья.

– Чешусь. Все чешется. Даже губы.

– Еще что?

– Устаю. – Она вдруг надулась, насупилась, что для нее нормально. – Хотелось бы получше себя чувствовать.

• Предыдущая
• 15/143
• Следующая