Женщины. Разговор не о мужчинах

Оглавление

Мы, конечно, можем взять медийных персон вроде Саши Грей, заявляющей, что она ничуть не жалеет о своей былой карьере, но это будет лишь капля в море — на одну «успешную» порноактрису приходятся тысячи несчастных, искалеченных женщин, которые, плюс ко всему, подвергаются стигматизации и виктимблеймингу.

Однако проституцию ни в коем случае нельзя делать легальным бизнесом. Обещают, что секс‑работницы смогут получать пенсию и создавать профсоюзы и не будут брошены на произвол судьбы после того, как «потеряют рабочую форму». Но, легализуя проституцию, общество культуре изнасилования придает законный статус. Да и сами женщины, вовлеченные в проституцию и порнографию, не желают регистрироваться по месту работы и раскрывать именную идентичность. До сих пор их работа стигматизирована, вовлеченных в нее не считают за людей, их жизнь не имеет ценности.

В детстве я очень любила почитывать «женские» журналы. Годы были нулевые — многое еще было возможно. В одном из журналов мне попалась статья из рубрики о «необычной» жизни, где порноактриса, лесбиянка, инвалидка и чабби‑девушка говорили о себе. Сейчас, в десятые, сложно представить первую и вторую в одной рубрике с третьей и четвертой. Вне зависимости от их речи — эта речь была, и она была от имени четырех женщин, которых по‑разному стигматизируют. Они говорили параллельно, но вместе. Порно‑актриса могла говорить, что лесбиянка извращенка, что содомия — смертный грех, а у нее работа. Лесбиянка говорила, что порноактриса шлюха, можно уборщицей устроиться, а у нее любовь. И тем не менее их голоса звучали, и они мне запомнились.

В 1968 году по всему миру — во Франции, США, ФРГ, Мексике — шли красные протесты новых левых, бастующих против безработицы и государственного произвола. Новые левые выступали за феминизм, интернационализм, за право на самоопределение, сексуальную свободу, против ханжеской морали. Они мечтали об изменениях в самой порнографии и в отношении к ней. Они мечтали о том, чтобы то восприятие женской сексуальности, которое описано мною в рассказе о бывшей однокласснице, было отринуто, и на смену ему пришло бы свободное принятие своих сексуальных потребностей и любых сексуальных практик. Взяв на вооружение фрейдистские постулаты о том, что все, что устраивает двоих в постели, — нормально, они ринулись в борьбу за свободную любовь, забыв, что все еще живут в капиталистическом обществе. Не разрушая основные институты общества, лишь преобразуя некоторые из них, они пытались вписаться в ту же систему насилия. Секс‑позитивизм левых оказался еще одним проявлением культуры насилия. Призванная раскрепостить застоявшееся либидо общества, застывшего в ханжеской морали, порнография превратилась в огромную политизированную машину по производству денег. Сперва рассчитанная на мужское потребление, но ныне интересная и женщинам (считающим, что именно это — продукт борьбы, за наши права в том числе), она учит первых подчинять, а вторых — подчиняться. Порнография не только транслирует подчиненное положение женщины в сексуальных отношениях, но и является средством наживы в обществе потребления. Молодые люди, потребляющие порнографию, получают сборник фантазий, приправленных отчуждением от собственного тела и собственной сексуальности, а порой зарабатывают и меланхолическую зависимость от порно: это проще, чем достичь близости с реальной женщиной из плоти и крови.

Ольгерта:

Секс‑позитив, предлагаемый сегодня, — это не что иное, как возведенные в стандарт мужские потребности, подогреваемые порнокультурой. Женщине в этом «позитиве» просто нет места, ее желания (и нежелания) не влияют на сексуальные ритуалы в большинстве пар. И сексуальное обслуживание, в какие бы обертки его ни рядили, как бы ни доказывали, что «женщина сама всего этого хочет», остается не более чем сексуальным обслуживанием.

Большинство потребителей порнографии — это мужчины. Порнография подвергает насилию женщин и девочек под прикрытием эротики и сексуальности. Опыт женских убежищ показывает, что порнография используется как «источник вдохновения» для абьюзеров. Порнография приносит женщинам как прямой вред (женщины используются для производства порнографической продукции), так и косвенный (последствия потребления порнографии).

Обычно дискуссии о порнографии сосредотачиваются на мужчинах и на том, как порнография меняет их сексуальное поведение — лишает их чувствительности, приучает находить насилие и жестокость по отношению к женщине эротичными, унижение женщины — сексуальным. Куда меньше говорят о том, что эти образы производят такой же эффект на женщин. Исследования показывают, что чем больше женщины видят насилие, тем менее остро реагируют, видя его со стороны. У женщин, которые видят много образов эротизированного изнасилования, развиваются эротические фантазии об изнасиловании; у женщин, которые окружены образами эротизированного подчинения, развиваются фантазии о подчинении. Это не значит, что они желают в реальности быть подчиненными мужчине или быть изнасилованными, но их фантазии используются против них в делах об изнасилованиях. Эротизация насилия доходит до того, что следы побоев на телах жертв выдаются за результат «любовной игры». Гламурная порнография заставляет мужчин жестоко относиться к женщинам, а женщин — жестоко относиться к самим себе.

Наоми Вульф называет два направления, с помощью которых миф о красоте формирует сексуальность, в первую очередь женскую: гламурная порнография (beauty pornography) и гламурный садомазохизм (beauty sadomasochism). Эти два направления происходят из двух направлений порнографии: «мягкая» порнография просто объективирует женское тело, а «жесткая» совершает над ним насилие.