Джентльмены чужих писем не читают

Оглавление

Опять думаю по-русски, одернул себя Иван. Пора переходить на гишпанский, блин. Как в экстернатуре учили. Первая же “япона мать” на маньянской территории будет и последней. Всё, сказал он себе. С понедельника – по-русски больше не думаю. Только по-гишпански с боливийским акцентом.

А “япона мать” – она как икота, как любовь к родине: проистекает ниоткуда и уходит в никуда. Выпил лишнего – а шпиону иногда без этого впрямую не обойтись – и закоротило мозгу на летучее выражение. Потом рассказывай удивлённому собеседнику, что это ритуальное заклинание шаманов племени гуарани.

Впрочем, покамест Ивану напиваться в Маньяне не приходилось ни разу. Производственной надобности не было, а так ‑ его никогда к алкоголю не тянуло. Это отчасти и понятно: из человека, оставшегося сиротой во младенчестве оттого, что папка по пьяни зарубил мамку топором, за что был карательным органом должным образом немедленно покаран, – из такого человека навряд ли вырастет Омар Хайям с его алкогольными апологиями.

Дойдя до середины проулка, Иван увидел в стене проём глубиной метра в полтора, а там – водосточную трубу и водосточный люк с решеткой. Он даже не удивился тому, что нашёл здесь идеальное место для тайника. Интуиция, господа! Чему-то всё-таки успели научить его в ГРУшной экстернатуре!

Еще раз оглянувшись – в том, что он оглядывался, как раз не было ничего подозрительного: ну, стесняется человек принародно обнажать свою пиписку – Иван скрылся в проёме. Там он присел на корточки и просунул руку сквозь решетку. Так и есть: под решеткой с одной стороны – ниша, которую глазами не увидишь, как шею не изгибай. Прямо все удобства для шпионов. Правда, сюда гадят. Ну, что ж – издержки профессии. Зато и надёжности больше.

Тайник нельзя устраивать в абсолютно идеальном месте. Как-то Иван, ползая по парку Чепультепек, обнаружил такой шикарный закоулок, что ни с какой стороны невозможно было бы подкопаться: и сухо, и чисто, и спокойно, и никому не видно, и он сунул туда руку – а там чей-то револьвер в полиэтилене дожидается хозяина. Иван тут же вернул пушку на место, и полиэтилен со своими пальчиками тоже там оставил, и смылся оттуда как можно скорей. Можно сказать, поддался панике. А ведь не поддаваться панике его тоже специально учили.

Ну ладно, тайничок номер шестнадцать дробь ноль три, будем считать, готов. Иван поднялся на ноги, и тут кто-то сзади резко заломил ему руку.

Ну вот, взяли. Главное, без паники, сказал себе Иван. Впадая в панику, ты только ускоряешь свой провал. Никаких нет оснований для паники. Взяли, и взяли. Всех рано или поздно берут. Абсолютно никаких нет оснований.

Как нет, если есть, крикнула в ответ та часть его мозга, где находился отдел паники. Как нет, если наступил здец3.14, и тебя сейчас поволокут в подвалы местной лубянки гениталии дверью зажимать!..

Тут село солнце, и в три секунды, как это всегда бывает в тропиках, наступила ночь. Чьи-то руки нетерпеливо обшаривали карманы Ивана Досуареса. Как минимум два человека усердно сопели в его широкую спину. Исходившее от них зловоние отчасти успокоило Ивана: навряд ли агенты спецслужб будут специально блевать за углом прежде чем брать на тайнике русского шпиона, как бы им не был омерзителен этот тип людей.

– В чем дело-то? – нервно спросил Иван, глядя под ноги: руку ему заломили довольно сильно, приходилось стоять в дурацкой позе, на полусогнутых, чуть не упираясь репой в стену.

Как трудно из бытовой реальности с ходу перестраиваться в шпионскую ирреальность!

– Молчи, козёл, – сказали ему. – Покуда тебя не прирезали.

Так это грабят меня, подумал Иван. Что будем делать? Караул кричать? Ерунда. В стране Маньяне ни до кого не докричишься. Тем более что я, похоже, залез на территорию этих ублюдков. Придется покориться обстоятельствам. Как бы по башке не дали.

Кто это, интересно, просто гоп-стопники, которые этот закоулок пасут, или мехильяносы? Если вторые – то точно дадут по башке.

Такие ситуации в Консерватории тоже проигрывались. Ивана учили: если придется драться – дерись, но так, чтобы тебя побили. Но не сильно. Тогда ты победишь, потому что у всех вызовешь сочувствие. А лучше старайся до этого дело не доводить. Какой бы ни был накал страстей – любую драку можно пресечь вовремя сказанным словом.

Тебя бы сюда, мысленно обратился Иван к своему инструктору. Интересно, какое же слово я должен сейчас сказать этим уродам, чтобы они тут меня не похоронили в тайнике номер шестнадцать дробь ноль три?.. В моем же тайнике меня же и не похоронили.

Запомни, твое дело не челюсти сокрушать, говорил ему инструктор. Не глазунью делать из хозяйства противника метким мае-гери. Не шею с хрустом ему сворачивать. Для этой фигни в Красной Армии штыки найдутся. Твое дело – трахаться со зверской силой.

Как бы меня самого сейчас… не трахнули со зверской силой, подумал стоящий раком старший лейтенант. Вот суки, руку-то как профессионально заломали, и не трепыхнёшься.

Позади него кто-то зажёг фонарик и хриплым голосом прочитал:

– Иван Хосе Мария Досуарес. Монтеррей. Сесарио, ты знаешь, где этот Монтеррей?

Бумажник вскрыли, понял Иван. Там у меня водительские права… были… и билет на самолёт.

– Да не больше чем ты, – отозвался Сесарио, смердя Ивану в спину перегаром.

– Твой самолет через три часа, риэлтер, – Иван почувствовал, как бумажник кладут ему обратно в карман. – Мы там оставили тебе пятёрку. Как раз хватит доехать на автобусе до аэропорта.

– Спасибо, сеньор полицейский, – ответил Иван.

– Ух ты! Сесарио, у этого парня на жопе глаз! Ну-ка, спусти с него штаны, пускай поморгает!