Джентльмены чужих писем не читают

Оглавление

Но размышлял Бурлак не об яйцеголовом, а о том, что, судя по всем признакам, ангел-хранитель полковника присутствовал при утреннем разговоре его со старым другом Телешовым, послушал-послушал, да и сказал себе, что хватит мытарить бедолагу, дай-ка раз в жизни помогу хорошему человеку; взял, да и вымостил своему подопечному дорожку именно туда, куда ему надо: иди знай, да не спотыкайся.

И включил ему интуицию, как магнитофон. Интуиция поёт: вот оно, твоё, бери, вот оно, твоё, бери!.. Дорожка сверкает в лунном свете. Телешов летит над океаном и посмеивается, мусоля фильтр сигареты: всё ведь, собака, заранее рассчитал, знал каждое слово, которое ему ответит прошлый сослуживец, и даже… даже, как это ни жутко, наверняка знал, как истинный профессионал, что ангел-хранитель тотчас выстроит дорожку и сослуживца на неё подтолкнет через рупор интуиции.

А что Госпоже Интуиции на её призыв можно возразить?

Ничего.

И что мешает нам её послушаться?

Ничего не мешает.

Значит, за дело. И берясь за это дело, сучонка, увы, не обойти никак.

– Гришка! – крикнул Бурлак.

Пятый шифровальщик появился на пороге “пакгауза”, как чёртик из шкатулки.

– Быстро разыщи мне Мещерякова, и чтобы через полчаса он у меня стоял на пороге, как хер у молодого лейтенанта!

– Понял, – сказал Гришка и исчез.

Найдёт. Из-под земли вытащит. С бабы снимет. А через полчаса будет тут стоять перед ним ненавистный сучонок.

До “военно-полового агента”, как обозвал Бурлак Ивана Досуареса ещё год назад, начальству просто дела нет и не будет. Никогда. В этом Бурлак был уверен. Списали его, плюнули и растерли. Так и будет парень всю жизнь маяться под чужой личиной в своём глубоком залегании, ждать заветного сигнала, трахать маньянских блондинок, и никто никогда о нём не вспомнит.

Как же он устал! Бурлак зевнул. Да, годы уже не те. Отдых нужен организму. Периодический отдых. Не хочет организм носиться по субтропикам, высунув язык, кого-то прикрывать, из кого-то вытягивать какую-то информацию, врать, воровать и так далее, а хочет сидеть, поплевывая, на горке, мозгой скрыпеть, умные указания исполнительным помощникам раздавать.

Заместитель резидента Валерий Павлович Мещеряков возник на пороге пакгауза на десять минут раньше, чем ему было назначено. Будь на его месте капитан Машков – Бурлак бы его похвалил. Про сучонка же он подумал: “Вот ведь сучонок.”

– Я вас слушаю, Владимир Николаевич, – строго сказал с порога Мещеряков.

– Валерий Палыч! – сказал Бурлак. – Этот… военно-половой агент – он ведь у тебя на связи?

– У меня, – настороженно ответил Мещеряков после некоторой паузы.

– Когда ближайшая контролька?

– Во вторник. Послезавтра. То есть завтра уже.

Мещеряков был гладко выбрит и умыт. Неужто на ночь тоже бреется, подумал Бурлак. Никак он не мог за двадцать минут и выбриться, и сюда добраться. Афедрон рвёт, сволочь. В маршалы спешит.

– Тут такое дело, Валерий Палыч… Пришла указивка его задействовать, наконец, но кое-какие изменения в его программе произошли. Так что я с ним должен лично увидеться и инструкции ему все необходимые дать. Панимашь?

Мещеряков кивнул с озадаченным видом. Бурлак, как и в случае с Курочкиным, угадал под его черепом недюжинную работу ума.

Спал, с удовлетворением подумал он. С постели подняли. Ишь, мозга-то со сна ворочается с трудом…

– Когда это возможно организовать как можно быстрее? – спросил он, прищурившись на майора.

– В среду, – ответил тот с лёгкой заминкой.

– Ну, и организуй. Продумай сам все детали. Пускай я с ним в “Юнисентро”, например, как бы столкнусь у фонтана и сам ему назначу место.

– В “Юнисентро” нельзя – опасно, – быстро сказал Мещеряков, и глаза его сверкнули подозрительностью. – Засветят.

Болтаю лишнего, с раздражением подумал Бурлак. ещё бы сказал ему про El Hermano Vespertino. Устал я. Спать, спать.

– Ну, тогда сам придумай, где и как. Завтра доложишь свои соображения. На тебе, вроде, срочного ничего не висит? Транзит ты сбросил.

– Так точно, Владимир Николаевич. Ничего срочного не висит. Во сколько доложить?

– Ну… в три давай. Успеешь?

– Если вы меня будете в приемной мариновать, я ничего не успею.

Обида.

– Ладно, ладно. Были срочные дела. Связанные как раз с…

Ну, язык развязался, зараза, подумал Бурлак. Всё коньяк дядьковский, будь он неладен. Уж не насыпал ли мне туда Авксеньтьич какой-нибудь херотени?..

– В общем… ступай, Палыч. Свободен.

Сучонок исчез.

Бурлак в последний раз напряг мозги на сон грядущий. Самое скверное, что он не мог быть абсолютно уверенным в ограниченности знаний своего заместителя. Как знать – не капало ли сучонку в ухо что-то по его собственным каналам, Бурлаку неподконтрольным. В прежние времена нелепо было и помыслить о таком, а теперь… теперь всё возможно под луной. По идее, всё, что должно было быть Мещерякову известным – это что есть такой агент глубокого залегания 4F-056-012, и что сверхзадача этого агента – в нужный момент соблазнить какую-то маньянскую бабу. Сучонок не должен знать о том, что эта баба – Габриэла Ореза, совершеннолетняя дочь маньянского советника по национальной безопасности. Совершенно не было для сучонка ничего интересного в том, что этот советник внезапно, в самом расцвете своей карьеры, вдруг взял и ушёл в отставку, в связи с чем операции был дан отбой. И уж никак не могло сучонка трогать то, что агента 4F-056-012 зовут Иван Досуарес, и что Иван не только должен был эту Габриэлу соблазнить, но, по замыслу верхнего начальства, ещё на ней и жениться.

Лишь бы он не связал всё это с сегодняшними событиями. С убийством дядька, с портретом по всеманьянскому телевидению… Ведь эта тайна – о-го-го! дорогого стоит, и носитель этой тайны – человек один-единственный на свете, полковник Бурлак Владимир Николаевич, маньянский резидент, больше ни одна душа в эту тайну не посвящена, кроме, ясен перец, самой девицы, возможно, её папашки-лопуха, ну и пары-тройки приближенных Октября, подстреленного нынче ночью в диких маньянских горах.