Хорошо!

Оглавление

идут
        снега,
мягка
         снегов
тиха
        нога.
Бела,
         гола
столиц
            скала.
Прилип
            к скале
лесов
         скелет.
И вот
         из-за леса
                          небу в шаль
вползает
              солнца
                         вша.
Декабрьский
                    рассвет,
                                  изможденный
                                                         и поздний,
встает
           над Москвой
                                горячкой тифозной.
Ушли
          тучи
к странам
                тучным.
За тучей
              берегом
лежит
          Америка.
Лежала,
             лакала
кофе,
         какао.
В лицо вам,
                   толще
                             свиных причуд,
круглей
            ресторанных блюд,
из нищей
               нашей
                          земли
                                    кричу:
Я
   землю
              эту
                    люблю.
Можно
           забыть,
                       где и когда
пузы растил
                    и зобы,
но землю,
                с которой
                                вдвоем голодал,—
нельзя
           никогда
                        забыть!

15

Под ухом
                самым
                            лестница
ступенек на двести,—
несут
          минуты-вестницы
по лестнице
                    вести.
Дни пришли
                    и топали:
— Дожили,
                  вот вам,—
нету
        топлив
брюхам
             заводовым.
Дымом
            небесный
                            лак помутив,
до самой трубы,
                           до носа
локомотив
стоит
          в заносах.
Положив
              на валенки
                                цветные заплаты,
из ворот,
               из железного зёва,
снова
          шли,
                  ухватясь за лопаты,
все,
       кто мобилизован.
Вышли
            за́ лес,
вместе
            взя́лись.
Я ли,
         вы ли,
откопали,
               вырыли.
И снова
             поезд
                       ка́тит
за снежную
                  скатерть.
Слабеет
              тело
без ед
           и питья,
носилки сделали,
руки сплетя.
Теперь
           запевай,
                        и домой можно —
да на руки
                 положено
пять обмороженных.
Сегодня,
              на лестнице,
                                  грязной и тусклой,
копались
               обывательские
                                       слухи-свиньи.
Деникин
              подходит
                              к са́мой,
                                            к тульской,
к пороховой
                    сердцевине.
Обулись обыватели,
                                 по пыли печатают
шепотоголосые
                         кухарочьи хоры́.
— Будет…
                 крупичатая!..
                                      пуды непочатые…
ручьи — чаи́,
                     сухари,
                                 сахары́.
Бли-и-и-зко беленькие,
береги ке́ренки! —
Но город
              проснулся,
                               в плакаты кадрованный, —
это
      партия звала:
                            «Пролетарий, на коня!»
И красные
                 скачут
                            на юг
                                     эскадроны —
Мамонтова
                  нагонять.
Сегодня
              день
                      вбежал второпях,
криком
           тишь
                    порвав,
простреленным
                         легким
                                     часто хрипя,
упал
        и кончался,
                          кровав.
Кровь
          по ступенькам
                                 стекала на́ пол,
стыла
          с пылью пополам
и снова
             на пол
                        каплями
                                      капала
из-под пули
                   Каплан.
Четверолапые
                       зашагали,
визг
       шел
              шакалий.
Салоп
          говорит
                       чуйке,
чуйка
         салопу:
— Заёрзали
                    длинноносые щуки!
Скоро
          всех
                  слопают! —
А потом
             топырили
                             глаза-таре́лины
в длинную
                 фамилий
                                и званий тропу.
Ветер
          сдирает
                       списки расстрелянных,
рвет,
        закручивает
                            и пускает в трубу.
Лапа