Хорошо!

Оглавление

                                присяжный поверенный.
От орлов,
                от власти,
                                 одеял
                                           и кру́жевца
голова
           присяжного поверенного
                                                   кружится.
Забывши
                и классы
                               и партии —
идет
        на дежурную речь.
Глаза
          у него
                    бонапартьи
и цвета
             защитного
                               френч.
Слова и слова.
                        Огнесловая лава.
Болтает
              сорокой радостной.
Он сам
            опьянен
                         своею славой
пьяней,
             чем сорокаградусной.
Слушайте,
                  пока не устанете,
как щебечет
                    иной адъютантик:
«Такие случаи были —
он едет
             в автомобиле.
Узнавши,
               кто
                     и который,—
толпа
          распрягла моторы!
Взамен
            лошадиной силы
сама
        на руках носила!»
В аплодисментном
                              плеске
премьер
              проплывает
                                 над Невским,
и дамы,
             и дети-пузанчики
кидают
            цветы и роза́нчики.
Если ж
            с безработы
                                загрустится,
сам
       себя
               уверенно и быстро
назначает —
                     то военным,
                                         то юстиции,
то каким-нибудь
                          еще
                                 министром.
И вновь
             возвращается,
                                     сказанув,
ворочать дела
                       и вертеть казну.
Подмахивает подписи
                                    достойно
                                                   и старательно.
«Аграрные?
                   Беспорядки?
                                        Ряд?
Пошлите
               этот,
                       как его,—
                                       карательный
отряд!
Ленин?
            Большевики?
                                  Арестуйте и выловите!
Что?
        Не дают?
                        Не слышу без очков.
Кстати…
              об его превосходительстве…
                                                             Корнилове.
Нельзя ли
                 сговориться
                                     сюда
                                              казачков?!.
Их величество?
                          Знаю.
                                    Ну да?..
И руку жал.
                   Какая ерунда!
Императора?
                     На воду?
                                    И черную корку?
При чем тут Совет?
                                Приказываю
                                                    туда,
в Лондон,
                к королю Георгу».
Пришит к истории,
                              пронумерован
                                                    и скре́плен,
и его
         рисуют —
                          и Бродский и Репин.

4

Петербургские окна.
                                 Синё и темно.
Город
          сном
                   и покоем скован.
Но
не спит
            мадам Кускова.
Любовь
             и страсть вернулись к старушке.
Кровать
             и мечты
                           розоватит восток.
Ее
     воло́с
               пожелтелые стружки
причудливо
                   склеил
                               слезливый восторг.
С чего это
                 девушка
                               сохнет и вянет?
Молчит…
                но чувство,
                                  видать, велико́.
Ее
     утешает
                   усатая няня,
видавшая виды, —
                               Пе Эн Милюков.
«Не спится, няня…
                               Здесь так душно…
Открой окно
                    да сядь ко мне».
— Кускова,
                  что с тобой? —
                                            «Мне скушно…
Поговорим о старине».
— О чем, Кускова?
                               Я,
                                   бывало,
хранила
              в памяти
                             немало
старинных былей,
                             небылиц —
и про царей
                   и про цариц.
И я б,
          с моим умишкой хилым,—
короновала б
                     Михаила.
Чем брать
                 династию
                                 чужую…
Да ты
          не слушаешь меня?! —
«Ах, няня, няня,
                          я тоскую.
Мне тошно, милая моя.
Я плакать,
                 я рыдать готова…»