Хорошо!

Оглавление

             Зимний
                          в кольца,
по Мильонной
                       из казарм
надвигаются кексгольмцы.
А в Смольном,
                        в думах
                                     о битве и войске,
Ильич
           гримированный
                                     мечет шажки,
да перед картой
                          Антонов с Подвойским
втыкают
              в места атак
                                   флажки.
Лучше
           власть
                       добром оставь,
никуда
            тебе
                    не деться!
Ото всех
               идут
                       застав
к Зимнему
                  красногвардейцы.
Отряды рабочих,
                           матросов,
                                           голи —
дошли,
            штыком домерцав,
как будто
                руки
                        сошлись на горле,
холёном
              горле
                        дворца.
Две тени встало.
                           Огромных и шатких.
Сдвинулись.
                     Лоб о лоб.
И двор
           дворцовый
                             руками решетки
стиснул
              торс
                      толп.
Качались
                две
                       огромных тени
от ветра
              и пуль скоростей, —
да пулеметы,
                      будто
                                хрустенье
ломаемых костей.
Серчают стоящие павловцы.
«В политику…
                       начали…
                                      ба́ловаться…
Куда
        против нас
                          бочкаревским дурам?!
Приказывали б
                         на штурм».
Но тени
             боролись,
                             спутав лапы,—
и лап
         никто
                  не разнимал и не рвал.
Не выдержав
                     молчания,
                                      сдавался слабый —
уходил
            от испуга,
                            от нерва́.
Первым,
              боязнью одолен,
снялся
            бабий батальон.
Ушли с батарей
                          к одиннадцати
михайловцы или константиновцы…
А Ке́ренский —
                         спрятался,
                                           попробуй
                                                           вымань его!
Задумывалась
                        казачья башка.
И
   редели
               защитники Зимнего,
как зубья
                у гребешка.
И долго
             длилось
                           это молчанье,
молчанье надежд
                             и молчанье отчаянья.
А в Зимнем,
                    в мягких мебеля́х
с бронзовыми вы́крутами,
сидят
          министры
                           в меди блях,
и пахнет
              гладко выбритыми.
На них не глядят
                            и их не слушают —
они
      у штыков в лесу.
Они
       упадут
                   переспевшей грушею,
как только
                 их
                      потрясут.
Голос — редок.
Шепотом,
                знаками.
— Керенский где-то? —
— Он?
           — За казаками.
И снова молча.
И только
              по́д вечер:
— Где Прокопович?—
— Нет Прокоповича.
А из-за Николаевского
чугунного моста́
как смерть,
                  глядит
                              неласковая
Аврорьих
               башен
                          сталь.
И вот
         высоко
                     над воротником
поднялось
                 лицо Коновалова.
Шум,
         который
                       тек родником,
теперь
           прибоем наваливал.
Кто длинный такой?..
                                  Дотянуться смог!
По каждому
                   из стекол
                                   удары палки.
Это —
           из трехдюймовок
шарахнули
                  форты Петропавловки.
А поверху
                город
                         как будто взорван:
бабахнула
                 шестидюймовка Авророва.
И вот
         еще
                не успела она
рассыпаться,
                     гулка и грозна,—
над Петропавловкой
                                 взви́лся
                                              фонарь,
восстанья
                 условный знак.
— Долой!
                На приступ!
                                   Вперед!
                                                На приступ! —
Ворва́лись.
                  На ковры!
                                 Под раззолоченный кров!
Каждой лестницы
                             каждый выступ
брали,
           перешагивая
                                через юнкеров.
Как будто
                водою