Однажды в Америке

Оглавление

115

— Тогда давай. Мой друг Кроунинг с удовольствием поговорит с ним.

— Не вешай трубку, — сказал Фитц. Я стал ждать, держа трубку в руке.

— Мистер Кроунинг не желает ни с кем говорить по телефону, — нахально заявил Моритц.

Я кивнул Простаку, и тот сунул Моритцу левой под ложечку. Моритц согнулся пополам, и Простак разогнул его, врезав правой по челюсти. Моритц опрокинулся назад и спиной по стене съехал на пол.

В трубке раздался голос, спрашивающий Кроунинга. Я протянул Кроунингу трубку, и он вяло поднес ее к уху.

— Я не могу организовать никакой поддержки, — сообщил он своему собеседнику. — Да. Думаю, будет лучше, если вы подпишете договор прямо сейчас. — Он с отсутствующим видом положил трубку и спросил: — Теперь мы можем уйти? Мне сильно нездоровится.

— Пока еще нет, — ответил я. — Но теперь это не займет много времени.

— Сказал раввин младенцу, берясь за нож, — добавил Макс.

— Раввин не делает обрезания, — поправил я Макса. — Это делает мохель.

— Может быть, вам с партнером не помешает пропустить по рюмашке? — предложил я Кроунингу.

Парнишка-детектив, который между делом сообщил нам, что его зовут Келли, наполнил два стакана. Один он подал Кроунингу, и тот осушил его огромным глотком. Со вторым стаканом Келли подошел ко все еще сидящему на полу у стены Моритцу. Он поднес стакан к его губам, и Моритц маленькими глотками выпил всю порцию. Мы внимательно наблюдали за ними. Моритц уснул первым. Затем Кроунинг начал падать со стула, и я едва успел подхватить его и опустил на пол.

Минут через пятнадцать зазвонил телефон. Я взял трубку. Это опять был Фитц.

— Чертов договор подписан! — радостно проорал он. Я его поздравил, и он передал трубку Джимми.

— Я хочу поблагодарить вас, парни, за то, что вы сделали для нас, — сказал Джимми.

— Да ладно, Джим, это ерунда, — ответил я.

— Как только у нас в кассе наберется достаточное количество денег, я верну сумму, которую вы мне давали.

— Не беспокойся об этом, Джим, — ответил я. — Об этом позаботятся и без тебя. Вашим секретарем и казначеем будет кто-нибудь из наших людей.

— Да? — удивился он. Какое-то время до меня доносилось только его сопение. Затем он тихо произнес: — Ладно. Я понял, — и положил трубку.

— Ну все, пошли, — объявил Макс. Когда мы подходили к дверям, он спросил: — Может быть, стоит подбросить Келли несколько долларов?

Я покачал головой:

— Нет. Он сам их себе подбросит.

— Да? — удивился Макс. — Интересно как?

Я развернул Макса и показал на Келли, обчищающего карманы фирмы Кроунинга и Моритца.

Глава 37

На Бродвее пробил час окончания дневных спектаклей. И всю дорогу до ресторана нам пришлось пропихиваться сквозь толпы вытекающих из театров зрителей. Из ресторана Макс позвонил в главный офис и получил приказ, в котором нам предписывалось немедленно отправляться в Чикаго вместе с «оборудованием». Мы торопливо проглотили еду и поспешили в гараж, где загрузили все «оборудование», включая ручной пулемет, в отсек под днищем «кадиллака». В девятнадцать тридцать мы уже находились в пути. Всю дорогу мы гнали, сменяя друг друга за рулем, и к полудню следующего дня прибыли на место. Мы больше чем на два часа обставили другие группы, которые были посланы главным офисом в Чикаго одновременно с нами.

Само дело было коротким. Оставив многочисленные кровавые метки на углах чикагских улиц, мы вернулись в Нью-Йорк уже через семнадцать часов после прибытия в Чикаго. Мы сразу же заехали в бани отеля «Пенсильвания» и потом отсыпались там же в течение пятнадцати часов. В три часа утра я покинул отправившихся попариться приятелей и, поймав такси, поспешил к себе домой. Я попытался сообразить, сколько времени меня там не было. Получалось, что мы расстались с Евой четыре дня назад. Мне было интересно, поселилась ли она в моем номере. Было бы прекрасно, если бы она это сделала.

Я чувствовал себя возвращающимся из деловой поездки мужем и подумал, что надо будет ей что-нибудь подарить. По дороге я задремал и погрузился в кошмарный сон. Ужасное видение ожило перед моими глазами. Призрачные марионетки танцевали и вопили под монотонное «тра-та-та, тра-та-та, тра-та-та» пулеметной дроби и по одной исчезали под струями горячего свинца до тех пор, пока не наступила полная, оглушающая тишина. Эта тишина была хуже, чем вопли и монотонное «тра-та-та» пулемета. Она холодом разлилась по моему животу. Я почувствовал, что болен, смертельно болен.

Когда мы приехали, я с трудом вылез из машины и нетвердой походкой направился к стойке, чтобы взять ключи. По дороге меня перехватил гостиничный детектив Свини. Мы обменялись приветствиями, и он сказал:

— Эта крошка въехала в твой номер. Сейчас она наверху.

— Спасибо, Свини, — ответил я. Взяв ключи, я поднялся наверх и тихо открыл дверь. В номере было темно. Я ощупью добрался до ванны, умылся и переоделся в пижаму. Потом осторожно забрался под одеяло, и мое сердце затрепетало от волнения. Ева была здесь. Она прижалась ко мне, обвилась вокруг моего тела и прошептала:

— Привет, Милашка!

Светлая грусть наполнила мое сердце. Ева начала ласково перебирать мои волосы. Ее руки дарили мне ощущение безопасности, я чувствовал себя так, словно вернулся в тихое, скрытое от всего мира убежище.

— Милашка, скажи что-нибудь, — сонно пробормотала она. Кроме слов «Ева, я люблю тебя» больше ничего не приходило мне в голову. Она вздохнула и больше ни о чем меня не спрашивала.

Я заставил ее бросить работу танцовщицы, и большую часть времени мы проводили вместе. Меня изумляло, насколько я к ней привязался. Я не мог поверить, что могу быть счастлив только с ней одной, но я был. Я наслаждался, покупая ей одежду и все, что она желала иметь. Вместе мы ходили по клубам, театрам, ресторанам, на скачки. Чем больше я смотрел на нее, тем больше восхищения и уважения она во мне вызывала. Она умела интересно рассуждать. Она была умна и имела представление обо всем на свете. Меня она любила, по отношению к другим вела себя с той надменностью, которая очень ее украшала. Я восхищался ее манерой одеваться. В любой ситуации ее наряды выглядели безупречно. Меня не интересовало ее прошлое. И она, в свою очередь, никогда не задавала вопросов о моих делах. Я настоял, чтобы она отказалась от своей возмутительной привычки носить накладную грудь. Она мне нравилась такой, какой была. Она объяснила, что единственной причиной, по которой она это делала, была озабоченность карьерой танцовщицы.