Однажды в Америке

Оглавление

131

— Я хотел его заспиртовать, я хотел его заспиртовать! Я хотел заспиртовать Херринга!

Простак и Косой стояли, с изумлением уставившись на Макса, снова и снова повторявшего одну и ту же фразу:

— Я хотел заспиртовать Херринга!

Я поднял руку и изо всей силы дал ему пощечину. Ее звук отскочил от его щеки и эхом заметался по помещению. От удара у меня отнялась ладонь. Макс же только хрюкнул и перестал повторять свое сумасшедшее «Я хотел заспиртовать Херринга». Мы подняли его, отнесли в контору, и я вытер его полотенцем.

Макс выглядел так, как будто только что очнулся от глубокого сна. Он посмотрел на свою грязную одежду и нормальным, спокойным голосом произнес:

— Боже мой, я такой грязный. Нужно почиститься. У меня свидание с Бетти.

Из глубины, склада до нас время от времени доносился какой-то грохот. Я шепнул Простаку:

— Вы с Косым позаботьтесь о Максе. Отвезите его домой.

— А как же Херринг? Судя по шуму, он все еще на складе.

— Предоставьте это мне. Я о нем позабочусь.

Я проследил, как Макс, сопровождаемый Простаком и Косым, покинул склад. Затем я разыскал дрожащего, почти обезумевшего от страха Херринга и приказал ему одеваться и убираться из города. Немного погодя я позвонил в главный офис и вкратце рассказал о случившемся. Я опустил то, что нашел Херринга, и только мимоходом упомянул о внезапной болезни Макса.

— Ладно, о Херринге мы позаботимся. Он слишком многое знает.

— Вышлите кого-нибудь мне на замену, — попросил.

Я ждал около трех часов, затем долгое время не мог поймать такси на этой чертовой Вест-стрит. Шел дождь.

Я приехал прямо в отель. Я устал и чувствовал себя несчастным. Я сразу упал в кровать. Без ужина, без ванны, вообще без всего. Один.

Глава 44

В течение нескольких недель я продолжал наблюдать, как ведет себя Макс. Его поведение становилось все более непредсказуемым. Большую часть времени он был абсолютно нормальным, но иногда откалывал настолько дикие штуки, что мы с Простаком абсолютно терялись. Что касается Косого, то он, кажется, вовсе не замечал тех изменений, которые произошли с Максом. По крайней мере, он никак этого не показывал. Иногда, когда с Максом случался очередной из его припадков, в поведении Косого тоже появлялась некоторая странность.

Насколько я мог судить, у Макса начала развиваться мания величия, и он пока еще находился на первой стадии, при которой проявляются чрезмерная возбудимость и жажда деятельности. Все его планы были только грандиозными. Никакого разменивания по мелочам, только великие начинания.

Однажды ему необычайно повезло на скачках. Без особых размышлений он поставил двадцать тысяч на какую-то никому не известную лошадь и в результате выиграл сорок тысяч долларов. После этого случая игра по-крупному вошла у него в привычку. Судя по его рассказам, он каждый день выигрывал по целому состоянию. Любое несогласие с его мнением, даже по пустякам, вызывало у него приступы негодования. В таких случаях Косой вел себя не менее странно. Макс обычно быстро шагал по комнате и назидательным тоном читал нам нотации, а Косой, примеряясь к его шагу, следовал за ним где-то сбоку, наигрывая на гармонике мелодии, окрашенные в те же тона, что и настроение Макса. Нам с Простаком не оставалось ничего другого, как с ужасом наблюдать за происходящим.

Я выявил четкую закономерность: чем дальше Макс заходил в своих отношениях с этой мазохистской стервой, Бетти, тем сильней сдвигались набекрень его мозги. Мы с Простаком обсудили эту проблему и решили попытаться убедить Макса нанести визит к доктору. Впрочем, Простак считал, что наши шансы преуспеть в этом равны нулю. Макс ни разу в жизни не удосужился посетить какого-нибудь врача. Однажды я как бы невзначай заметил, что Макс слишком много времени проводит с Бетти, на что он ответил одной из своих яростных речей и обвинил меня в ревности. Приближалось время налета на кассу с предполагаемой добычей в двести тысяч долларов. Это опять была наводка Джона. Макс ни словом не обмолвился со мной об этом деле, но я обо всем узнал от Простака. За неделю до налета я пожелал им удачи и улетел к Еве в Северную Каролину, где пробыл три недели.

В день своего возвращения я вообще не смог заставить себя появиться на Деланси-стрит. На следующий день я отправился туда, охваченный дурными предчувствиями. Меня беспокоило, как прошел налет и какого сорта прием меня ожидает. В первый раз я шел к Толстому Мои с чувством неуверенности, как какой-нибудь чужак. Мне казалось, что, уклонившись от участия в налете, я их подставил. Макс начнет меня упрекать? Ну и что, какого черта, пусть будет что будет.

Я вошел к Толстому Мои через черный ход. Первое, что я услышал, были приветливые звуки гармоники. Затем я почувствовал на себе холодный взгляд Макса.

А затем мои глаза остановились на одной штуке. Это было кресло. Да, Макс сидел в странном, необъятных размеров резном кресле во главе стола. По обе стороны от него в своих обычных креслах сидели Простак и Косой. По сравнению с Максом казалось, что они сидели прямо на полу. Я остановился, не зная что сказать при виде этого нелепого зрелища. Поверх гармоники глаза Косого следили за каждым моим движением. Он продолжал наигрывать какую-то мелодию. Простак улыбнулся и сказал:

— Привет.

Бесстрастным голосом Макс произнес:

— Как тебе это нравится?

Он явно имел в виду то, на чем сидел. Я обошел это величественное кресло со всех сторон, рассматривая каждый сантиметр и прикасаясь пальцами к изысканной резьбе. Оно походило на королевский трон, на древнее наследие королевской семьи. Я пригляделся повнимательней. В центре резного рисунка находился королевский флаг Румынии, вокруг которого располагались лики святых и всевозможные геральдические знаки и эмблемы.