Сновидение

Оглавление

– А коль скоро это так интенсивно, не может ли удар, нанесенный ей во сне, возыметь реальное отражение на ее организме? Я никогда не верил в такие вещи, но мне доводилось слышать, что разум может воздействовать на тело.

– Вы опять об этой истории с гематомой… Конечно, в процессе сновидений происходит всевозможный нейропсихологический обмен, и тело реагирует соответственно: испарина, гусиная кожа. Но не до такой степени, чтобы вызвать подобные повреждения.

– И все же синяк-то – вот он… Как сделать, чтобы она не колола себя иголками?

– Вы уверены, что Абигэль принимает свои лекарства, как предписано? В частности, пропидол? Пять капель в десять вечера, потом еще один прием ночью, когда она просыпается. Неправильная дозировка может дестабилизировать ее до такой степени, что сны будут еще реальнее…

– Мне кажется, да. Она всегда делает это в ванной. Лекарства – это ее тайная территория, и я, сказать по правде, никогда об этом не задумывался. Уже сколько лет она глотает все эти вещества, разрушающие ее память.

Невролог вздохнула:

– Пропидол, к сожалению, единственная молекула, способная обеспечить ей нормальную жизнь. Без этого лекарства она бы…

– Я знаю, – перебил ее Фредерик. – Я видел ее шрамы, щупал пластины под кожей. Или – или, потерять память или не иметь возможности выйти из дому, потому что она падает в приступе катаплексии где угодно каждые два часа. На днях это случилось с ней в кухне, я успел ее подхватить, не то она бы сильно ушиблась.

Линия энцефалограммы вдруг выровнялась. Через тринадцать минут после засыпания Абигэль очнулась от дневной дремоты и открыла глаза. Она глубоко вздохнула и огляделась. Специалистка нажала на кнопку.

– Все хорошо, Абигэль. Я доктор Дени. Вы внутри сканера в отделении неврологии, помните?

– Э-э… Да…

– Сейчас придет техник, полежите пока.

Од Дени выключила звук. Заложив руки за спину, она посмотрела на выходившую из аппарата пациентку.

– Я проанализирую все данные, но эти уколы иголками тревожат меня. Их действительно много. А теперь еще эта история с гематомой…

Она снова посмотрела на снимок кошмарной сцены.

– Как будто сны все больше берут верх над ее реальной жизнью. Если эти симптомы усугубятся, мы попробуем найти решение, чтобы не дать Абигэль всерьез себя покалечить.

– Под решением вы подразумеваете…

– Психиатрию.

14

Пока агент по недвижимости показывал ее дом в Эллемме потенциальному покупателю, Абигэль заперлась в комнате Леа. За два месяца она зашла туда лишь однажды: всего через несколько дней после посещения Института судебно-медицинской экспертизы. Фредерик помог ей выбрать одежду для кремации девочки.

За два месяца после аварии ей не раз доводилось полагаться на Фредерика. В том числе и в непростой период новогодних праздников. Он отменил застолья с коллегами и со своей матерью, чтобы быть рядом с ней. Нелегко в Рождество и Новый год утопать в сожалениях, проклинать весь свет и чувствовать себя виноватой. Без его помощи и поддержки все было бы сегодня гораздо хуже. Если, конечно, хуже может быть.

Два месяца, за которые Абигэль бросила все. Работу, друзей, выходы в свет. Когда Фредерика не было с ней – то есть часто, – она брала машину и гнала по пустынным улицам, дразня смерть, под печальные аккорды арии из «Ринальдо» на полную громкость из динамиков. Или же она затворялась в своем кабинете без окон, уродуя лица, терзая плоть, соединяя ДНК, растительность и сталь на экране своего компьютера, разбивая виртуальные машины о деревья и распечатывая композиции все в большем формате, а потом голова ее падала на клавиатуру, разом, в катаплексии, и она глушила пропидол, смешанный с алкоголем и всевозможными разноцветными таблетками. Она вновь и вновь переживала начальную сцену «Апокалипсиса сегодня» – почему именно ее, она не знала, – где Мартин Шин, запершись в своей комнате в Сайгоне, терзаемый демонами, кружит в странном гипнотическом танце. Умопомрачение в чистом виде. Абигэль на самом деле видела, как делает то же самое, в такой же влажной жаре, посреди своей спальни, и это не было сном. Она тронула кончиком пальца раздвоенный хвост безумия.

И вот она снова в комнате Леа. Указательный палец устало скользит по мебели. Пыль уже легла тонким слоем на поверхности. Как решиться продать кровать, в которой на глазах у Абигэль росла Леа? Или этот ночной столик, на который дочь выкладывала свои фантазийные побрякушки? Ее психолог посоветовала ей сохранить только несколько вещей, дорогих для Леа, и избавиться от всего остального. А не пошла бы ее коллега на хрен! Вся комната дышала присутствием малышки.

Абигэль открыла ящик, куда ее дочь складывала свои писания. Письма, стихи, признания девочки, которой случалось два-три раза в месяц буквально отскребать собственную мать от пола, внизу лестницы или посреди кухни, в припадке катаплексии. Дочь-мать, зрелая, сформировавшаяся, умом уже взрослая. Абигэль пробежала глазами несколько писем, смахивая слезы.

И утром, и вечером думаю я,
Когда тебя снова увижу.
Мама, эта болезнь твоя,
Как я ее ненавижу.
Девять долгих месяцев ты меня носила,
А потом тебе на ручки дать меня просила.
Ты лежала, не вставала, это ведь судьба
Пожелала, чтобы ты так была слаба.
Вот лежишь ты раной сплошной,
А на мне ни царапины нет.
Ты меня вырастила, дышала мной,
Я не дам тебе умереть, нет!

Она убрала листок на место в ящик и бросила читать. Каждое слово, написанное дочерью, было ей ножом в сердце. Невыносимо.