Сновидение

Оглавление

Абигэль заметила, что его руки на руле слегка дрожат.

– Мне хорошо в моем рыбацком домике. Море рядом, я отдыхаю, живу, как живется. Меня это, знаешь ли, устраивает.

– И ты все бросил всего за несколько лет до пенсии?

– Посмотрим, сможешь ли ты продолжать работать психологом, когда доживешь до моих лет. Во всяком случае, надеюсь, ты поймешь раньше меня, что в жизни есть дела поинтереснее, чем выслушивать жалобы людей и воевать с ветряными мельницами. Работай не работай, а преступления и наркотрафик будут всегда.

– Но я, по крайней мере, заложу свой камешек в постройку. Я буду полезна и, может быть, спасу несколько жизней.

Взгляд Ива скользнул к зеркалу заднего вида, в направлении внучки.

– Она так на тебя похожа. Мне кажется, я вижу тебя, когда ты была маленькой. Та же внешность, тот же характер.

Глаза Абигэль погрустнели. Отец это заметил.

– В чем дело?

– В последние несколько месяцев я прошла уйму тестов, обследований. Я не хотела тебе говорить, пока ни в чем не уверена, но… происходит что-то серьезное…

– Объясни.

– Время идет, и мои самые давние воспоминания стираются целыми кусками. В воспоминаниях детства уже масса пробелов. Я еще хорошо помню себя в тринадцать-четырнадцать лет. Но раньше – все размыто.

– Боже мой…

– Мой невролог считает, что это может быть побочным действием пропидола при долгом приеме, но она в этом не уверена, подобных случаев не наблюдалось. Как будто каждая капля этого снадобья разрушает частицу моего мозга, разъедает нейроны, как кислота, и бесповоротно отключает воспоминания. Мы ищем выход. Но пока мне нужно это лекарство, иначе у меня случается десяток катаплексий на дню, а я не могу так жить. Это одна из причин, по которым я записываю мои воспоминания и сны. Так я веду дневник своей жизни. Заношу на бумагу уходящие дни. На потом, если станет хуже, понимаешь?

Печаль отразилась на лице отца. Он предпочитал держать все в себе и избегал слов. Поэтому она тоже замолчала и уставилась на дорогу, с таким страхом перед будущим, перед этой непредсказуемой болезнью, угнездившейся в ее мозгу. Что мы без памяти, без воспоминаний, без всех этих лиц и голосов, которые были в нашей жизни? Лишь точка на кривой времени? Цветок, который расцвел, но без запаха и цвета? Неужели в пятьдесят лет она не будет помнить себя прежнюю? Забудет всю юность Леа? Беременность, роды, первые дни рождения? Она смотрела на свет фар, сравнивая себя с этой дорогой, освещенной на тридцать метров. Темный асфальт, где след стирался в темноте, по мере того как машина двигалась вперед.

Сев за руль, отец закатал рукава, – несмотря ни на что, Абигэль помнила, что он делал так всегда, зимой и летом, и она заметила множество следов от уколов на его руках. Это не вязалось с его наружностью воителя. Она предпочла промолчать, но пообещала себе все выяснить попозже, уверенная, что этот уик-энд был лишь предлогом и он тоже намеревался сообщить им что-то важное.

6

Около половины четвертого они покинули маленький городок Эллемм в департаменте Нор. Кристаллики льда висели на кипарисах и поблескивали на дороге. Курс на восток. Сентер-Парк находился в Аттиньи, в четырехстах пятидесяти километрах. В эту ночь Абигэль хотела бодрствовать как можно дольше и не взяла с собой раствор пропидола. Это лекарство, прописываемое очень ограниченно, было оксибатом натрия, наркотиком, близким к гамма-гидроксибутирату, снадобью, хорошо известному в ночных кругах и ассоциирующемуся с насилием. На каждый прием Абигэль растворяла пять капель в стакане воды, ни одной больше, ни одной меньше. От пропидола она «улетала» примерно на четверть часа, а действие его продолжалось от четырех до пяти часов. Принимая его дважды за ночь, она спала крепким живительным сном, и, главное, катаплексии случались у нее редко, не чаще одного-двух раз в неделю. Оставалась неудержимая потребность в микросиестах, но и с этим она научилась справляться.

Немного погодя она ощутила, что звук мотора изменился. Они ехали уже не по автостраде. Ив щурил глаза, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть. После сырого дня клубился туман, но на этой дороге хотя бы не было гололеда.

– Нужно заправиться. Мы не проехали и двадцати километров, но я предпочел свернуть, потому что на автостраде ближайшая заправка в сорока километрах.

Абигэль взглянула на горящий сигнал: бензин кончался.

– Что? Мы проехали всего двадцать километров?

– Есть какой-то городишко в шести или семи километрах, там наверняка найдем открытую бензоколонку. Чертов туман. За одно это я ненавижу север.

В машине теперь было жарко, как в печке. Абигэль свернулась клубочком. Она сняла свои старые ботинки «Doc Martens», подобрала ноги под сиденье и, несмотря на ремень, стиснувший грудь, чувствовала себя хорошо, словно под пуховой периной. Сон давил ей на плечи.

Отец остановился на развилке перед треугольным желтым знаком «Дорожные работы». Мигала оранжевая лампочка, предлагая объезд. У Абигэль не было больше сил говорить – так хотелось спать.

– Город должен быть в четырех километрах, – сказал Ив. – Если ехать в объезд, не знаю, куда мы заедем.

– У тебя нет навигатора?

– Нет, терпеть не могу эти штуки. Ну и ладно. По ночам, я думаю, никто не работает.

Отец обогнул стоящий посреди дороги знак и свернул на пустынное шоссе, движение по которому было запрещено. Глаза Абигэль заморгали и широко раскрылись, когда она увидела нечто в свете фар. Это был сгорбленный силуэт, ростом с человека, с острыми ушами. Окутанный туманом.

– Тормози!

Ив резко ударил по тормозам. Потом наклонился к дочери: