Сновидение

Оглавление

Сколько вопросов, на которые она надеялась когда-нибудь получить ответы. Она чувствовала себя такой виноватой. Разве не бросила она на произвол судьбы Виктора и остальных, отказавшись продолжать работу при отделе розыска? Она могла бы помочь ему, бороться за него. Могла, но не сделала этого.

Отступив, она пропустила врача, который приподнял простыню. Зрелище было ужасающее. Повсюду на теле Виктора были грубо вытатуированы синим буквы алфавита. Абигэль вспомнились кустарные татуировки, которые делают себе зэки иглой и простыми чернилами.

– Я насчитал двадцать четыре, – сказал Эро, протягивая Абигэль лист бумаги. – Они есть на спине, на торсе, на руках, на ногах. Везде. И потом, посмотрите вот здесь, на груди, на эти следы.

Они увидели два красно-лиловых отпечатка возле каждого соска, примерно четырех сантиметров в диаметре.

– Похоже… на отпечатки копыт, – констатировала Абигэль.

Она дотронулась пальцем до шрама на своей шее. Это были похожие отметины, как будто два копыта раскалили добела и приложили к груди Виктора.

– Копыта, ноги животного, да. Как будто, уж не знаю, коза, что ли, лягнула его прямо в грудь. Во всяком случае, какое-то животное давило ему на грудь достаточно сильно, чтобы остались эти отпечатки.

Фредерик фотографировал своим мобильным телефоном.

– Виктор не убежал, – сказал он. – Он – посланник. Он должен что-то нам сказать.

Эро достал из кармана лист бумаги:

– Я пока записал все буквы, начиная с верхней части тела и до ног. Ничего внятного.

Абигэль взяла у него из рук листок и прочла буквы: e i t a f r… Виктор отмечен этими стигматами на всю жизнь, даже если их попытаются удалить лазером. Все равно останутся белые пятнышки, которые будут напоминать ему о днях плена. Татуировка была не только на теле. Она была на душе.

Фредерик наклонялся, кружил вокруг кровати, снимал во всех ракурсах. Потом он остановился и постоял несколько секунд перед Виктором, ничего не говоря. Но его большие кошачьи глаза все сказали за него: фотографировать несчастного мальчишку, точно зверя на ярмарке, ему было омерзительно.

– Мы останемся в больнице, – бросил он наконец. – Дайте нам знать, как только он придет в себя. Мы должны с ним поговорить. Это срочно.

Они вышли подождать в холл. Съели по сэндвичу без всякого аппетита – Фредерик одолел только половину. Говорили они немного. Абигэль не переставала думать о своем отце, об аварии и о том, что он опоил ее пропидолом. Почему ее, а Леа – нет? Она хорошо помнила стакан молока, который ее дочь выпила перед отъездом, присев на кухне. Ив мог тогда подлить в него пропидол.

Пришел Эро в сопровождении женщины-психолога, занимавшейся мальчиком. Абигэль оторвалась от своих размышлений. Виктор наконец проснулся. Психолог проинструктировала их, как себя вести: разумеется, ни в коем случае не давить на мальчика и все прекратить, если он замкнется.

Они снова поднялись на третий этаж. Фредерик глубоко вдохнул и первым вошел в палату, врач и психолог последовали за ним. Виктор сидел на кровати, сбросив простыни на пол, и расчесывал ссадину на правом колене. На его затылке была видна буква «l». Он поднял голову и скорчился при виде их, взявшись руками за щиколотки.

– Все хорошо, Виктор, все хорошо, – сказал Эро как мог мягко. – Этот человек из жандармерии, он здесь, чтобы тебе помочь.

Фредерик выдавил улыбку. Виктор пробежался пальцами по голым, покрытым буквами ногам и вернулся к ссадине. Он смотрел затравленно и поводил носом, как зверек, желающий убедиться, что поблизости нет никакого хищника. Фредерик посторонился, пропуская Абигэль.

Увидев ее, Виктор надсадно закричал.

46

Полчаса спустя машина Фредерика миновала Гранд-Синт, направляясь к Лон-Пляж. Пейзаж сводился к череде облезлых складов, серых заводских зданий и высоких труб, из которых вырывалось сине-зеленое пламя. Arcelor Mittal, Air Liquide, Total… Промышленная империя, обеспечившая когда-то процветание этому региону, которое финансовый кризис обрушил как карточный домик.

Абигэль была еще под впечатлением происшедшего в больнице. Ей пришлось выйти из палаты, чтобы Виктор перестал кричать, но мальчишка так испугался, что даже пытался убежать. Сестрам пришлось привязать его к кровати. Поговорить с ним так и не удалось.

– Как ты объяснишь такую реакцию? – спросил Фредерик.

– Не понимаю. Психолог – женщина, бо́льшая часть персонала тоже, так что не образ женщины привел его в такое состояние. Нет, дело во мне. Это я напугала его до такой степени. Почему? Я до сегодняшнего дня видела его только на фотографиях, мы незнакомы. Может быть, что-то во мне напомнило ему о мучительном эпизоде его заключения. Мои волосы, одежда, походка, цвет…

Она все еще вздрагивала, нервно теребя листок бумаги, на котором были записаны вытатуированные буквы.

– Мы должны попытаться понять смысл этих татуировок. Возможно, они составляют какое-то послание, указание. Похоже, Фредди перешел к следующей фазе своего плана.

Она замолчала и уставилась на горизонт из стали и бетона справа. Предприятия тянулись вдоль дороги, насколько хватало глаз. Фредерик чувствовал, что его спутница на пределе.

– Я знаю, что ты переживаешь. После того, что ты узнала об отце, ребенок, похищенный почти год назад, при виде тебя зашелся в крике. Это просто злосчастное стечение обстоятельств. Ничего больше.

– Мне было так больно от его криков. Я хотела поговорить с Виктором, успокоить его. Ты знаешь, этого мальчика я… близко узнала за эти долгие месяцы, я слушала его любимых певцов и могу зачитать тебе полную дискографию Maître Gims. Он любит самолеты и животных – особенно собак. Хочет стать летчиком или ветеринаром и мечтает встретиться с Кевом Адамсом, потому что обожает «Соду». Этот мальчуган полон жизни. Но вместо того чтобы идти к свету, он столкнулся с тьмой. С такой холодной, такой страшной тьмой, что никогда ее не забудет. Он видел большую черную дыру, в глубине которой ревут чудовища, разбивая каждый его сон. И мне кажется, что я – одно из этих чудовищ.