Сновидение

Оглавление

– Я искренне сожалею о вашей дочери и вашем отце, но то, о чем вы просите, невозможно. И коль скоро мы коллеги, я думаю, вы легко поймете мою позицию.

– Это еще не все. Книга Джоша Хеймана имеет очень много общего с расследованием, над которым я работаю в качестве эксперта при жандармерии.

Выражение лица психиатра изменилось.

– Вы хотите сказать, что работаете над делом о похищенных детях?

– Да. Я помогаю сыщикам. Трое детей похищены, доктор, и один отпущен, но сохранит отпечаток пережитого заточения до конца своих дней. Я не знакома с Николя Жантилем, я никогда его не видела, но знаю, что в его руках ключ, который я ищу уже много месяцев. Не спрашивайте меня, что за ключ и почему, я понятия не имею. Но этот ключ может помочь нам найти остальных детей. Я здесь, перед вами, и это не случайно. Прошу вас, в виде исключения, освободитесь от профессионального запрета.

Психиатр на несколько секунд сложил ладони у рта, размышляя. Глядя на него, Абигэль представила себе больного прогерией, этим редким недугом, при котором человек выглядит на семьдесят лет, когда ему только стукнуло тридцать. Годы психиатрии, копания в извращениях человеческого ума, состарили его до срока. Он наконец встал и подвинул стул, приглашая свою собеседницу сесть на него.

– Я не расскажу вам ничего о его психиатрическом прошлом, договорились? Это не представляется мне необходимым для ваших… изысканий.

– Хорошо. Но Жантиль уже имел в прошлом проблемы, верно?

– Да, были кое-какие тревожные звоночки.

– В своей книге он описывает с клинической точностью, как его главная героиня, которая служит в полиции, была изнасилована в молодости… На такие вещи вы намекаете, когда говорите о звоночках?

Психиатр поджал губы и запустил фильм.

– Ладно, сядьте поудобнее, зрелище, которое вы увидите, не из приятных.

37

На экране появилось лицо Николя Жантиля. Сидя посреди гостиной, он выглядел печальным, но спокойным. Он явно недавно плакал. Он повернул камеру так, чтобы самодельная гильотина, стоявшая за его спиной на полу, попадала в кадр. Чуть дальше плясали в камине языки пламени. Абигэль даже угадывала порой треск полена, но неотчетливо.

– Я поставил вам оригинальное видео, – уточнил врач. – Как вы можете убедиться, звук очень плохой. Камера у него была невысокого качества.

Стараясь оставаться в кадре, Жантиль направился к камину. Ссутуленная спина, тяжелая походка. Он поднял с пола кипу листков и стал бросать их один за другим в огонь.

– Это его рисунки, – объяснил психиатр. – Десятки рисунков, но мы никогда не узнаем, что на них было.

Когда все было сожжено, писатель опустился на колени перед инструментом собственного изготовления. Он потянул за белый шнурок, который поднял тяжелый нож на высоту больше метра. Абигэль была впечатлена совершенством механизма. Острое лезвие, направляемое двумя металлическими рельсами, припаянными к цоколю, блестело, как белозубая улыбка в ярком свете. Жантиль достал из кармана зажигалку и поджег середину шнура, изолированную двумя металлическими колечками, чтобы избежать слишком быстрого распространения пламени. Он хотел держать под контролем сроки и, главное, быть уверенным, что исполнит задуманное.

– Ни одного резкого движения, – заметила Абигэль. – Пламя зажигалки не дрогнуло. Он выглядит спокойным, точно знает, что делает. Вы не подумали, что его действиями… руководили?

– Голоса, вы хотите сказать?

Абигэль кивнула. Такое поведение типично для многих шизофреников, которыми управляет нечто существующее лишь в их голове. Скрупулезность, с которой он соорудил свой пыточный инструмент… эта мизансцена… этот безмятежный взгляд…

Симон как будто прочел ее мысли.

– То есть вы спрашиваете, шизофреник ли он… Не совсем. Николя окружил себя стеной молчания, сквозь которую трудно пробиться. Вы сами увидите, глаза его чаще всего пусты, лицо, как правило, ничего не выражает, лишено эмоций. Это не шизофрения в полном смысле слова, скорее распад психики, без галлюцинаторного аспекта, свойственного большинству видов шизофрении. Какая-то часть рассудка Николя пытается оторваться от реальности, в то время как другая остается с ней связанной, в частности через рисование. Мы считаем, что, несмотря на лечение, он продолжает разрушать себя психологически. Со скоростью этого пламени, сжигающего шнурок на видео.

На экране между тем Николя стоял на коленях в молитвенной позе. Он положил обе ладони плашмя на дощечку над емкостью. Потом поднял голову к камере и уставился в объектив. Абигэль затаила дыхание. Словно желая помешать неотвратимому, она сосредоточилась на пламени, которое плясало и разъедало мало-помалу нейлоновый шнурок. Смотреть этот фильм было само по себе пыткой.

И вот шнурок разорвался, и нож упал с молниеносной быстротой. Абигэль не упустила ни одной мелочи. Одни пальцы раскатились, как сигары, другие остались лежать на полу, когда Жантиль поднял изувеченные руки. Потом все произошло очень быстро: писатель зажал емкость запястьями и направился к камину. Капала кровь, отмечая его страшный путь.

– Боли еще почти нет, – сказал психиатр. – Так часто бывает у тяжелораненых: срабатывает какая-то система защиты и конечности несколько минут находятся как бы под анестезией. Он это знает и потому торопится.

Жантиль наклонил емкость. Пальцы покатились в огонь, похожие на маленькие сосиски. Писатель поставил емкость на место. Потом он подошел к камере. И наступила темнота.

– Выключив камеру, он, вероятно, сунул руки в огонь, чтобы прижечь раны, – объяснил психиатр, – после чего поднялся в спальню и больше оттуда не выходил. Я думаю, что в дальнейшем боль была так сильна, что Николя потерял сознание и пребывал в полузабытьи. Если бы его не нашли, он бы, скорее всего, умер. – Он запустил фильм сначала, нажал на «паузу». – Ясно, что это наказание имеет отношение к его работе, к творческому процессу, ведь руки – это продолжение мысли для писателя, – сказал он.