Убийство на пляже

Оглавление

Харди мысленно отмечает информацию относительно Хлои, но в ответ только кивает Бекке. Он уже ставит ногу на нижнюю ступеньку лестницы, когда кто-то окликает его по имени. Он поворачивается медленно, чтобы не потерять равновесие.

Замечательно! Это тот бродячий репортер, племянник Миллер. Рядом с ним – блондинка средних лет, которая стоит с таким видом, будто готова схватить его за горло.

– Мэгги, редактор «Эха», – представляется она, протягивая ему руку.

Харди вяло пожимает ее. Мэгги подталкивает Олли, и тот говорит:

– Я совершил ошибку, выложив эту новость. Простите меня.

– За такие вещи мне следовало бы подвесить его за яйца на шпиле ратуши, – говорит Мэгги. – Все репортажи об этом теперь будут идти исключительно через меня. «Эхо» работает в сотрудничестве с полицией. Я сама поговорю с Латимерами и принесу им наши извинения.

Харди медленно щурится.

– Не путайтесь у меня под ногами, – говорит он Олли.

Похоже, на его пути к свободе появляется еще одно препятствие. Бекка Фишер следует за ним по пятам до самого конца первого пролета.

– Как вы думаете, завтра пляж будет открыт? Мне просто нужно знать, что говорить гостям.

– Я иду наверх, – говорит Харди, берясь рукой за поручень: с одной стороны, чтобы опереться, с другой – чтобы продемонстрировать твердость своих намерений.

От усилий, потраченных на то, чтобы преодолеть два пролета лестницы, Харди вспотел и запыхался.

Добравшись наконец до своего номера, он освобождает карманы пиджака: бумажник приземляется на прикроватную тумбочку и открывается на фотографии человека, лицо которого продолжает преследовать его. На снимке маленькой девочки свет падает сзади, и ее волосы похожи на ореол. Смотреть на нее больно. Тем более видеть ее всякий раз, когда он открывает бумажник. Прежде чем он успевает ослабить галстук или развязать шнурки, ноги отказывают ему, и он валится в кресло. Взгляд его упирается в оттиск на холсте с изображением скал Харбор-Клифф, висящий на дальней стене. Даже здесь не удается скрыться от этого проклятого места. Притом что в мире столько разных других пляжей…

По спине бежит холодный пот, и Харди вдруг понимает, что таблетки находятся в другом конце комнаты. На то, чтобы встать, добраться туда и проглотить их, уходят все имеющиеся у него в наличии силы.

9

Элли и Бэт стоят спиной к скалам и смотрят на воду. На золотистом небе низко висит розовое солнце. Вокруг почти никого нет – то ли из страха, то ли из уважения. Даже море ведет себя сдержанно в это время – прилив сменяется отливом. Элли, которая боится сказать что-то не то, испытывает облегчение, когда Бэт заговаривает первой.

– Я часто приносила его сюда, когда он был совсем маленьким, – говорит она. – Середина дня, и только мы с ним на пляже. Я поднимала его и опускала в волны, а когда вода омывала его маленькие пухлые ножки, резко поднимала вверх. Господи, как же ему это нравилось, он всегда смеялся как сумасшедший! – Она улыбается, и это самая печальная картина, которую Элли видела когда-либо в своей жизни. Без всякого перехода Бэт вдруг с силой бьет себя кулаком в грудь. – Здесь, Элл, пусто, ничего нет. Как будто я головой понимаю, что случилось, но не могу ничего почувствовать.

– Думаю, это шок.

– Обещай мне ты, Элли, потому что о твоем боссе я не имею ни малейшего представления… – Под ложечкой у Элли снова тоскливо сосет, потому что она понимает, что Бэт по-прежнему не связала имя Харди с Сэндбруком. – Но нам-то с тобой есть что вспомнить. И нашим мальчикам тоже. И я рассчитываю на то, что ты его поймаешь.

– Клянусь тебе, – говорит Элли.

Может быть, сказать Бэт сейчас? Уж лучше она узнает это от нее, от подруги, чем сделает выводы сама или поймет из газет. Элли набирает побольше воздуха в легкие, но ловит на себе умоляющий взгляд Бэт.

– Он ведь знал, да? Как я люблю его.

Момент упущен. Как может Элли в ответ на такой вопрос выкладывать ей свою правду про Сэндбрук? Она выберет другой день, чтобы все рассказать. А до пресс-конференции все равно ничего не выяснится.

– Что ты, – говорит она Бэт, – конечно, он знал. Он был замечательным мальчиком. Ты не заслуживаешь такого.

Бэт отворачивается.

– У меня такое ощущение, будто я сейчас очень далека от самой себя.

Солнце касается горизонта и, кажется, зависает там навеки.

Элли паркуется перед своим домом на Лайм-авеню и еще долго смотрит на него, вместо того чтобы сразу выйти из машины. Пять минут здесь для нее обычно достаточно, чтобы переключиться с работы на домашний лад, но сегодня все границы нарушены и сделать это не получается. В спальне Тома горит свет, у Фреда занавески задернуты, и это означает, что он уже спит. Благодарность за то, что ее дети по-прежнему на месте, вдруг сменяется вызывающим тошноту чувством вины. Это вина выжившего, которую она ощущает опосредованно, через сына: она задумывается, чувствует ли Том реальность произошедшего.

Должно быть, Джо услышал, как она вставляет ключ в замок, потому что ждет ее в прихожей, чтобы обнять. Он выглядит опустошенным. Элли прячет лицо у него на груди: от Джо пахнет йогуртом и детскими влажными салфетками, и его знакомое крепкое тело – это как раз то, что ей сейчас нужно.

– Ты в порядке? – шепчет он ей на ухо.

Элли кивает ему в плечо, хотя это и неправда.