Время красного дракона

Оглавление

131

— Наконец-то я встретил такую, на которой можно жениться. Не любовную связь завести, а именно жениться, построить семейный очаг, — искренне думал Шмель.

Верочка Телегина взяла у Шмеля пятьсот рублей.

— Я верну вам деньги, будем считать, что вы мне дали их взаймы, в долг, — сказала она уходя.

Мордехай долго любовался динарами — и принесенными Верочкой, и найденными в мусорной яме возле мавзолея нищего Ленина. Справедливость восторжествовала. Шмель не был жадным, скупым, никогда не дрожал над золотом и деньгами. Выиграв десять тысяч на облигацию, он отдал пять тысяч рублей Олимповой, а пять — Жулешковой. Не оскудеет рука дающего! За активное участие в поимке Эсера ему выплатили в НКВД большую премию: тысячу рублей! И накопления имелись приличные на сберкнижке. И все-таки в бумажные деньги нет веры. Золотые монеты — надежнее. Но где их прятать, хранить? Если оторвать плинтус, укрыть золото там? Вроде бы умно. Но так делают, скорее всего, многие. А в случае пожара богатство можно потерять. Можно было высверлить отверстие в стене, замуровать клад. Но во время обысков работники НКВД простукивают стены, обнаруживают упрятки. И не достанешь монету в любое время, когда подвернется случай продать с выгодой. Зашить в пояс, как это делают узбеки? Нет, риск слишком велик. Любой грабитель может оглушить, обшарить.

Шмель решил оторвать каблуки у своих ботинок, вырезать в них изнутри полости, спрятать золотые динары таким наихитрым способом. Главное — богатство всегда при себе, ты на нем как бы стоишь, возвышаешься. А люди ничего не подозревают, не ведают о твоем источнике уверенности. Гениально!

На богатство Шмель был везуч. Вернулись к нему и те пять тысяч рублей, которые он отдал Жулешковой. Шмель заходил к Верочке Телегиной почти каждый день, приносил то печенье, то конфеты и манную крупу для Дуняши, а иногда и дорогие продукты — копченности, сливочное масло, колбасу.

— Я должник перед Аркадием Ивановичем, — объяснял Шмель.

Он не торопил события, не ухаживал за Верочкой, даже не говорил ей комплиментов, ждал, когда Порошина осудят. Верочка Телегина напрасно надеялась на благополучный исход. Но когда Порошина загонят лет на десять в концлагерь без права переписки или расстреляют, что вполне вероятно, тогда и можно будет предложить сломленной молодице покровительство, руку и сердце. Жулешкова каким-то образом проведала, что Мордехай бывает часто в доме Телегиных. Скорее всего, Попик насплетничал. Она выбросила ему гордо всю пачку денег:

— Возьми! И ко мне больше не приходи! Не забывай, что из-за тебя меня проверяли на сифилис!

Шмель не стал оправдываться, подобрал деньги и ушел. А гордости и благородству Жулешковой подивился. Она могла бы и не отдать деньги. Непостижимы женские натуры. Жулешкова дарила ему свободу! Она, быть может, не понимала, какой богатый подарок делает этим. А что деньги? За деньги счастье не приобретешь! Шмель был рад, что так легко разорвались отношения с Жулешковой. Теперь он думал только о Верочке. Она ездила в Челябинск несколько раз, у нее принимали передачи для Порошина, а свидание не полагалось. Шмель отправил с Верочкой две богатые посылки для Аркадия Ивановича. В последней посылке было килограммов пять шоколадных конфет, копченая колбаса, лососевая икра, медовые вафли, осетровые балыки. Вера не удержалась в поезде от соблазна, полакомилась шоколадом. После ей стало неудобно как-то. Мол, вот — забылась, съела из посылки так много конфет, а они могли пригодиться Аркадию в тюрьме.

Шмель уловил смущение Верочки, когда она вернулась из Челябинска:

— Презабавная ты, смешная!

— Почему?

— Глянула на меня и застеснялась.

— Разве вы знаете, почему я засмущалась?

— Знаю, Верочка.

— Тогда скажите, мне очень даже интересно.

—А ты, Верочка, конфеты шоколадные из посылки Порошину в поезде кушала. И вот — приехала, увидела меня, вспомнила про поезд и покраснела!

Верочка была поражена проницательностью Шмеля.

— Вы чародей, Михаил! — воскликнула она, впервые назвав его просто по имени, без отчества.

Мордехай Шмель наполнился тихой радостью. Постепенно, не торопясь, он приучал к себе Верочку. Еще два-три месяца, и можно будет... Нет, нет! Не сексуальное вожделение, а объяснение в любви, сватовство! Хоть бы уж расстреляли этого Порошина поскорей. Не дай бог, чтобы его выпустили, Верочка доверяла Шмелю, проникалась к нему уважением. Однажды она показала ему рисунок на листе, вырванном небрежно из блокнота Порошина.

— Что это такое? — не понял Шмель.

— Карта старинного казачьего клада.

— Наверное, выдумка, — как бы с безразличием ответил Мордехай.

— Нет, не выдумка, клад существует.

— Откуда это известно, Вера?

— Известно от Фроси Меркульевой.

— А что в тайнике?

— Двенадцать бочек золота, двадцать серебра и кувшин с драгоценными самоцветами, кольцами, серьгами.

— Верочка, кто поверит в эти сказки? И знай: это не карта, а рисунок, схема. По этому эскизу тайник не обнаружить, если он даже существует. Должны быть дополнительные данные.

Металлургический завод, все эти мартены, домны — подавляли и разрушали, испепеляли романтическую, былинную легенду о казачьей казне, как ромашку, которая всходит на стыке двух горячих цехов, железных гигантов. Огнедышащие монстры были в прямом смысле дьяволами для убиения душ, народного богатства, памяти поколений. Против народной души, памяти народа, казачьих былин, религии и поэтичных суеверий выступала активно и наука. Во все времена наука претендует на истину в последней инстанции и начинает злобно лаять, когда кто-то сомневается в ее выводах. Наука — это самая злая собака идеологии, а не поиск и утверждение истины.