Время красного дракона

Оглавление

155

— Давай поставим их вместе.

— Волоки своего Ленина к моей шахте, — согласился Рудаков.

— Вставай! — поднял с травы штыком красноармеец и Штырцкобера.

Портной Штырцкобер не был евреем цивилизованного мира, он не был и евреем-прохиндеем, человеком без родины. Еврей-прохиндей продаст любого друга за десять тысяч, за сто тысяч — любую страну, а за миллион доберется босиком до северного полюса, хотя бы в желудке белого медведя. Штырцкобер не лез в политику, как Гейнеман, не рвался к высотам культуры и науки, не стремился к большой наживе. Он просто хотел жить спокойно, чтобы его не замечали. Как закройщик и портной он зарабатывал прилично, приносил людям радость. Вся семья его погибла во время погромов. Штырцкобера спас от смерти батька Махно, который бить евреев своим хлопцам не позволял. Около года пробыл Штырцкобер у махновцев, но сбежал от них вовремя. Однако от судьбы не уйдешь...

Нищий Ленин и Штырцкобер встали рядом, лицом к тем, кто исполнял неправедный приговор.

— У меня обойма пустая, расхлопайте их сами, — присел на ковыльный бугорок Антон Телегин.

— Вы знаете, товарищи, кто я? — прищурился Ленин.

— Знаем, Владимир Ильич, — взвел курок револьвера лейтенант Рудаков.

— И вы будете стрелять в Ленина?

— С большим удовольствием, даже с наслаждением.

— А вы не думаете, что народ возмутится, поднимется на мою защиту?

— Для народа вы лежите в мавзолее.

— Какая чепуха! Разве вы не видите, что я живой? В мавзолее лежит двойник, муляж! Даю честное слово — я не умирал! Меня отстранили от управления партией, страной, пытались отравить, уничтожить. Мне пришлось скрываться.

— Значит, вы не бродяга, не нищий? Кто же вы?

— Я вождь мирового пролетариата!

— А рядом с вами, простите, кто стоит? Лев Давыдович Троцкий?

— Какие глупости! Разве он похож на Троцкого? Это же портной Штырцкобер. Я понимаю, что меня требуется уничтожить. Я представляю опасность для узурпатора Сталина. Но за какие грехи вы ликвидируете бедного портного?

— Владимир Ильич, мы не выносили приговор. Мы — исполнители.

— Мда, я вас понимаю. Но перед смертью я должен сделать завещание.

— Мы слушаем вас, Владимир Ильич.

— Я завещаю рабочему классу вот эту галошу, — наклонился и снял с ноги Ленин свое единственное сокровище.

— Чем знаменита эта галоша? Какую историческую ценность она представляет?

— Она большая, в эту галошу сядет вся страна.

— И поплывет узе в коммунизм, — дополнил высказывание вождя Штырцкобер.

Рудаков обернулся к Телегину:

— Разыгрывают дурачков, а сами не сдаются. И перед смертью из них лезет антисоветчина, политическое ерничество.

Штырцкобер извлек из-за пазухи чудом уцелевшую пачку денег:

— Возьмите, товарищ красноармеец. Я чувствую, они мне узе не пригодятся больше.

— Прими, — разрешил Телегин.

Красноармеец взял деньги, начал их пересчитывать.

— Ого! Тышша!

— Социализм — это учет! — снял с ноги Ленин лапоть. — Товарищи, я завещаю это крестьянству. А интеллигенции я оставляю...

Штырцкобер опять ветрел иронически:

— Интеллигенции товарищ Ленин оставляет узе свои брюки с оторванной до колена штаниной.

— Кончайте эту бодягу, — налил себе водки Телегин.

Рудаков выстрелил в Ленина дважды. Он зашатался, упал, но, цепляясь за Штырцкобера, поднялся вновь.

— Учение Маркса всесильно, потому что оно верно. Социализм овладел умами миллионов людей, и он не победим!

— Стреляй! — заорал Рудаков на красноармейца.

Боец решительно клацнул затвором винтовки, но выстрелить не мог. На вождя мирового пролетариата у него не поднималась рука. Штырцкобера ему было жалко. Он добрый человек — дал денег, можно теперь купить теленка. На помощь Рудакову пришел сержант Комаров. Сержант выстрелил четыре раза в упор — и по Штырцкоберу, и по Ленину. Они попятились в обнимку и рухнули в шурф, увлекая за собой комья глины и мелкие камушки. В загороди наступила звенящая тишина. Даже сорока не стрекотала, кружилась молча над Золотой горой. Высоко в небе клинились гуси-лебеди. Бабье лето одаряло березки последним теплом. И летели серебряные паутинки, цепляясь за штыки красноармейцев, за колючую проволоку ограды, за желтеющие травинки-былинки.

Цветь сороковая

Человек полагает, а бог располагает, раскладывает по судьбе и заслугам. Хитроумный расчет Антона Телегина не дал ожидаемого результата. Гераська Ермошкин, падая в шурф, ударился головой о ствол шахты и погиб. Порошин и Майкл оттащили его в штрек, похоронили, обложив камнями и кусками руды. Тела — Ахмета, Рудницкого, Пушкова и Гейнемана захоронили в другом штреке. Выбраться из шахты не было никакой возможности.

— А где Ленин? — недоумевал Майкл.

— Может, не стали расстреливать... А может, сбросили в шахту Рудакова, — предположил Порошин.

Майкл свалился в шурф удачно, на нем не было и царапинки. У Порошина болело и кровоточило простреленное ухо. Сильно ободрал Аркадий Иванович при падении и плечо. Он тоже ударился о выступ в стволе шахты.

— Вот мы и попали в преисподнюю, как русские говорят, — всматривался в темь штрека Майкл.

— Вытащат нас, мне пообещали, Майкл.

— Кто нам поможет?

— Телегин.

Обещание Порошина не соответствовало действительности. Если бы Антон Телегин вытащил из шахты Майкла, он тут же бы пристрелил его и сбросил обратно. Майкл мог оказаться опасным свидетелем. Телегин вовсе не собирался его спасать. Но Майкл был удачливым человеком. Телегин не поехал сам на Золотую гору, а послал туда ночью Гришку Коровина. Мол, вытащи там из шурфа Гераську и Порошина. Запретная зона у Золотой горы не охранялась, а просто была огорожена хлипким забором из колючей проволоки. В полночь Гришка Коровин склонился над шахтой, присвистнул: