Время красного дракона

Оглавление

Прокурор должен быть активным, инициативным в борьбе с вредителями, диверсантами и т. п. врагами. Исходя из вышеизложенного, прошу Вас рассмотреть вопрос о перестройке прокурорского надзора за органами УГБ НКВД.

Прокурор города Магнитогорска — Соронин».

Иван Петрович отдал подготовленный текст письма машинистке. Она напечатала послание Вышинскому довольно быстро, вроде бы в трех экземплярах. Прокурор Соронин внимательно вычитывал напечатанные строки, восторгался своим умом, предусмотрительностью. И лишь одного не предполагал Иван Петрович: четвертый экземпляр письма, адресованного Вышинскому, к вечеру уже лежал на столе начальника НКВД — Александра Николаевича Придорогина.

Цветь шестнадцатая

Московская художница-скульпторша Вера Игнатьевна Мухина до революции училась в Париже у Бурделя. Советскую власть она приняла как надежду на творческую свободу. В 1920 году Мухина была уже признанным мастером за исполнение проектов по ленинскому плану — «Монументальная пропаганда». Звездным взлетом для Мухиной стала 24-метровая скульптура из нержавеющей стали под названием «Рабочий и колхозница», выполненная в 1937 году. Слава, почет и сталинская премия за эту скульптуру пришли не сразу: через четыре года. Кому-то показалось вначале, будто «рабочий» Мухиной весьма похож на Рыкова. Слух о вредительском замысле скульпторши расползался не только по Москве, но и по всей стране. И в ЦК ВКП(б), и в НКВД, и в газеты приходили возмущенные письма от советских трудящихся, старых большевиков. Николай Иванович Ежов трижды лично осматривал «Рабочего и колхозницу». При определенном ракурсе в непогодь лик мухинского рабочего действительно напоминал ненавистное мурло расстрелянного Рыкова, а пресловутая колхозница была схожа с Марией Спиридоновой. Пришлось доложить об этом в неопределенной форме товарищу Сталину. Такое уж было время. Люди находили фашистские знаки на рисунках обложек школьных тетрадей, обнаруживали в «Трех богатырях» вместо Поповича — врага народа и шпиона Тухачевского, Илья Муромец уподоблялся — в богатом воображении — Блюхеру, а Добрыня Никитович смахивал, как утверждали некоторые, на Троцкого, у которого украли очки, сбрили усы и бородку, да еще и набили морду.

Сталин, Молотов и Жданов после расплывчатой информации Ежова приехали, чтобы разглядеть скульптуру Мухиной еще раз, более основательно. Иосиф Виссарионович постоял молча минут пять, поглядывая изредка на Молотова и Жданова. Лицо Жданова выражало готовность подтвердить любое заключение вождя. Молотов был настроен явно саркастически. На Рыкова был похож каждый второй русский мужик, но только не мухинский рабочий. А уж колхозница и вовсе могла напоминать эсерку Спиридонову только тем, что имела подол платья.

— Ми не видим здесь сходства с врагами народа, — сказал Иосиф Виссарионович подъехавшим — Ежову и Вышинскому.

Вышинский осклабился верноподданно:

— Да-с, у Спиридоновой не было никогда таких титек. Сталин тряхнул левой полупарализованной рукой:

— Ми в отличие от вас, товарищ Вышинский, не имели счастья созерцать титьки Марии Спиридоновой.

Жданов захохотал, показывая свой восторг остроумием Иосифа Виссарионовича. Молотов только чуточку двинул уголками губ в подобие улыбки, из вежливости. Вышинский верещал, изображая смех. Ежов прилизывал расческой свой пробор кабатчика. Коба сделал кой-какие замечания, адресуя их Жданову, посоветовал убрать «крылья развевающихся одежд». Сталин не терпел в искусстве условности и символические порывы. Диктаторы не любят абстракций, не очень понятного языка художников, предпочитают реалистический гигантизм, превращение образа — в категорию. Точно так же относился к искусству и Гитлер. Сталин и Гитлер были родными душами, близнецами, но с разными религиями. Иосиф Виссарионович часто восхищался действиями Адольфа Гитлера, ставил его в пример.

И прокатилась гроза стороной: пришлось ликвидировать ордер на арест Мухиной, подписанный лично Вышинским. Обстоятельство это не огорчило Ежова, лично он и не утверждал ничего, просто по долгу службы передавал поступающую в НКВД информацию. Вера Игнатьевна Мухина знала, что ее могут обвинить и арестовать. Об опасности ее предупредил Завенягин. Но не ударила молния. Однако до славы и большого признания было еще далеко. Не водились и деньги, а молодость уходила...

Мухина приехала в Магнитогорск, поскольку нуждалась в ярких прототипах, а Максим Горький в свое время сказал, что «многообразный опыт героического Магнитогорского строительства, в котором участвуют десятки национальностей СССР, тысячи рабочих-ударников, сотни специалистов, имеет всемирно-историческое значение». И Завенягин настойчиво приглашал Веру Игнатьевну, обещал создать хорошие условия и заключить договор на солидную сумму. У Мухиной давно вызревал замысел изваять сюжетную группу из двенадцати апостолов новой эры. Она замышляла вылепить Авраамия Завенягина, молодого магнитогорского доменщика Алексея Шатилина, с которым познакомилась на съезде комсомола. Выезд из Магнитки Завенягина и направление его в Норильскую тундру не предвещало ничего хорошего. Без опеки влиятельного человека на периферию ехать было рискованно. Нового директора завода Коробова и секретаря горкома партии Бермана она не знала. Но Завенягин заверил Веру Игнатьевну, что ее встретят заботливо и дружелюбно.

Коробов показался Мухиной человеком ограниченным, неуклюжим. А Берман и вовсе не понравился по причине своей ящероподобности. Но ведь первые впечатления могут быть обманчивы. И устроили ее по приезду с должным вниманием: выделили лучший номер в гостинице, просторную мастерскую в здании заводоуправления, обеспечили гипсом и всеми необходимыми материалами, приставили рабочего-подсобника, сохранив ему зарплату на комбинате. По настоятельному совету начальника НКВД Придорогина подсобником стал бригадмилец Разенков.