Время красного дракона

Оглавление

147

— Нет, я обыщу в первую очередь вас, гражданин, — огорошил сержант заявителя.

— Я протестую, буду жаловаться! — залепетал Соронин, ничего не понимая.

Сержант нашел золотые часы бывшего прокурора в мыльнице. Обыскивать Носова и его попутчицу он и не собирался, догадываясь, что хмельной заявитель перед сном перепрятывал свои часы несколько раз. А за ночь заспал, забыл. Такое случается часто.

— Воровка спрятала мои часы в моей мыльнице, — пытался выкрутиться Соронин, юля опухшими глазками.

— Пить надо меньше, гражданин. Кстати, не съешьте свое мыло, оно у вас почему-то лежит в кульке с пирожками, — поиздевался на прощанье сержант.

Бывший прокурор ворчал:

— Вот воровка пакостная. Мыло в пирожки затолкнула. Вредительница, можно сказать!

Сержант заглянул в купе, где Носов играл в шахматы с Груней.

— Нашлись часы у вашего соседа. Еще раз извините, доброго пути!

Григорий Иванович не сказал Груне, что ее обвиняли в краже золотых часов. Зачем портить настроение девчонке? А Груня спросила:

— У соседа часы терялись? Часы, знамо, богатство. Я, наверное, никогда не накоплю денег на часы.

Носов промолчал. На станции, в Уфе, он вышел, купил Груне часы, чулки и цветастый халатик.

— Бери, не стесняйся, я ведь человек богатый. Будь моей дочкой.

Соронин видел, как Носов покупал женские чулки и халат. А когда Груня вышла из купе в подаренном халате, сомнений быть уже не могло.

Вот она нравственность крупного руководителя! Полное моральное разложение, нравственная деградация. Совращает несовершеннолетнюю девочку, дарит ей чулки, халат. Еще что-то он там покупал. Что именно. Боже! Конечно же — женские панталончики! Порвал, значит, в порыве животной страстишки, купил новые. Ого-го! Об этом вполне можно написать и в газету «Правда». Однако свидетели в таком деле необходимы.

— Доберемся мы до вас, товарищ Носов! Останетесь и вы без должности, без партийного билета!

Груня знала, что Соронин — прокурор, она видела его в городе несколько раз. А однажды побывала с бабкой в его кабинете, когда у них за неуплату налога реквизировали корову. Соронин тогда разъяснил им:

— Корову не вернут вам, зря хлопочете. И не о корове надо вам заботиться, а о сорванце, который с вами проживает. Подозревается он в кражах. Доказательства пока не имеется, но ведь сколько веревочке ни виться, конец будет.

Днем, когда Носов спал, Груня в коридоре вагона разговорилась, как ей думалось, с прокурором:

— Вы знаете, у меня братик в тюрьме. Не могли бы вы мне помочь?

Соронин пригласил Груню в свое купе:

— Расскажите, пожалуйста, подробнее. Я сейчас не прокурор города, но у меня связи, знакомства. Возможно, смогу оказать помощь.

Груня поведала Соронину все, что знала. Он черкал что-то в блокноте, подсовывал каждый листок на подпись.

— Распишитесь, будьте добры. Я фиксирую каждое ваше слово.

Груня расписывалась, должно быть, по закону требовалось так. Вопросы прокурор задавал разные.

— Какой у вас чудный халатик! И дорогие чулки! Кто вам их подарил?

— Григорий Ваныч подарил. И часы мне купил. Такой добрый человек.

— Распишитесь, пожалуйста, — опять подсовывал блокнот Соронин простодушной собеседнице.

Груня подписалась, наверно, раз восемь, не читая прокурорские фиксации вопросов и ответов. Два листка из блокнота с подписью Груни, в которых подтверждалось, что халат, чулки и часы ей подарил директор завода Носов, через три недели будут лежать среди прочих бумаг в ЦК ВКП(б). Господи, какие только интриги не завязываются в мире этом людьми обиженными, коварными и мстительными. Носов и подумать не мог, что девочка, похожая на ромашку, подпишется под такой грязной клеветой. А поезд приближался к Челябинску. В этом городе разошлись пути всех, кто ехал в мягком вагоне. Соронин пошел сочинять донос. Носову необходимо было попасть на совещание в обком партии. А Груня направилась, плутая, в НКВД, где был упрятан в каменном подвале ее бедовый братишка — Гераська Ермошкин.

Цветь тридцать восьмая

В Челябинске Груню приютил старший лейтенант НКВД Антон Телегин. У него на квартире она встретилась с Трубочистом и сестрой Антона — Верочкой. По тому, как отвлекающе балагурил Трубочист, Груня понимала, догадывалась, что дела очень плохи.

— Груня, хошь я предскажу тебе судьбу? — спросил Трубочист.

— Хочу, предскажи, — вяло согласилась Груня.

— Звезда судьбы твоей светла, Груня. У тебя сбудутся в жизни все твои желания.

— Все до одного?

— Почти все! Но дорога жизни твоей тревожна. Через два года будешь ты медсестрой на какой-то войне. И там, на войне, снова встретишь своего любимого. И никогда больше не будет у тебя расставаний с ним. И родятся у тебя два сына. И доживешь ты до старости в мире и благополучии. Умрешь ты в год погибели Красного дракона.

— А Гераську я встречу? Он же к расстрелу приговорен.

— Гераська умрет не от пули.

— А со своей любовью я встречусь? Не на войне, а раньше?

— Разве у тебя, Груня, есть любимый? — разливала чай Вера Телегина.

— Это моя тайна. Никто не знает о моей тайне.

Трубочист крутнул тростью, как циркач:

— Никакой тайны для великого мага нет. Ты обнимешь своего любимого сегодня, Груня.

— Обниматься я еще не умею, — покраснела девчонка.

Антон Телегин усмехался. Ох, уж эти предсказатели! Как могла обнять Груня своего любимого — Гришку Коровина, когда он даже не знал, что его любит кто-то еще, кроме Фариды? И о Фариде он забыл. А о тайне Груни Ермошкиной знала вся казачья станица.

— Я пойду в НКВД. Может, мне дадут свидание с Гераськой, — засобиралась Груня, надевая брезентовые туфлишки.