Время красного дракона

Оглавление

154

Комаров помогал Рудакову подгонять Чапаева, ибо он рвался в сторону, выкрикивая:

— Где моя бурка? Пропил Петька бурку! Анка-стерва пулемет на базаре продала. Конь в колхозе издох. И на кой хрен такая жисть нужна?

Партина Ухватова страстно агитировала лежащих рядом смертников:

— Товарищи, не падайте духом! Не роняйте человеческого достоинства! Мы все должны умереть с одним возгласом: «Да здравствует родной и любимый товарищ Сталин!»

В ответ послышалось:

— Я узе не хочу поганить свой язык такими непотребными выражениями.

— Пошел он в жопу, твой Сталин!

— С нами Ленин, зачем нам Сталин?

— Неужели и Ленина расстреляют!

— Если Чапаева расстреливают, почему не расстрелять Ленина?

Телегин пихнул сапогом Порошина:

— Вставай, ты у меня будешь первым.

Антон подвел Порошина к шурфу, воспользовался тем, что Рудаков и Комаров возятся со скандальным Чапаевым:

— Слушай меня внимательно, Аркаша. И голову не поворачивай, стой ко мне затылком. Я выстрелю как бы мимо, ну, в крайнем случае, царапну или ухо продырявлю пулей. Ты с выстрелом падай в шахту без боязни. Там не так уж глубоко. И соломы я бросил туда две копны. Ночью я вернусь и вызволю тебя. Понял?

— Да, понял. Но ты, Антон, и друга бы моего спас...

— Какого друга, Аркаша?

— Мишку Гейнемана.

— С кой стати я буду спасать этого порхатого жида? — выстрелил Телегин, разорвав Порошину пулей левую ушную раковину.

Аркадий Иванович упал в шурф, скручиваясь на лету в калачик. Телегин негодовал: нахал этот Порошин! О Гераське не вспомнил, начал просить за какого-то жалкого еврея. Просил бы уж тогда за Штырцкобера. Тот хоть мужик веселый, с юмором. Почему люди так неразборчивы?

Рудаков и Комаров так и не смогли поставить Придорогина к провалу, А когда он бросился на них с шилом, вытащенным из кармана, пристрелили его, взяли за руки и за ноги, сбросили в шурф.

— Вот хам, стакан водки выманил и обманул. Не Чапаев, а жулик, — бухтел сержант Комаров.

У них и следующая фигура оказалась трудной. Рудаков поднял Партину Ухватову, а она отбивалась, вопила:

— Товарищи красноармейцы! Напишите письмо товарищу Сталину! В НКВД пробрались враги народа, вредители, троцкисты! Они уничтожают коммунистов и честных людей! Товарищи красноармейцы! Неужели среди вас нет преданных комсомольцев? Сообщите товарищу Сталину о том, что видели! Да здравствует партия большевиков! Да здравствует советская власть! Да здравствует товарищ Сталин!

Антон Телегин во время этих воплей инструктировал подведенного к шурфу Гераську:

— Не бойся, Герась. Шахта мелкая. Внизу много сена. Я прострелю ухо твое лопухастое. А ты упади сам туда. Там тебя ждет Порошин. Живой он там. Ты все уловил? И не трясись, как лист осиновый. Я стреляю!

Телегин выстрелил, пробил Гераське пулей ухо, а он стоял и не падал. Кровь залила ему всю шею, плечо. Фарида завыла, смотря издали на Гераську, на его кровь. Пытался подняться на ноги отец Никодим. И громче выстрелов звучали крики:

— Изверги!

— Кровопийцы! Людоеды!

Телегин ударил Гераську коленом под зад, столкнул его в шурф. Рудаков и Комаров били Партину Ухватову рукоятками револьверов. Они свалили ее, стреляли ей в грудь, в живот, а она орала:

— Да здравствует товарищ Сталин!

Партина Ухватова оказалась настолько брыкучей, что едва не столкнула в шахту Рудакова. Хорошо, что подоспел на помощь красноармеец. Он пригвоздил Партину штыком к земле, а после столкнул в шурф. Рудаков смущенно отпырхивался, дозаряжая пистолет. У Телегина приговоренные к смерти не сопротивлялись. Они вставали, сами подходили к шахте, покойно ждали выстрела в затылок. И Телегин без всякой жалости расстрелял водовоза Ахмета, Рудницкого, Пушкова и Гейнемана.

Гейнеман встал боком, повернул голову, посмотрел на Телегина пристально:

— Зачем вы мараете кровью свои руки, свою душу?

— А мне нравится расстреливать вас, коммунистов.

— Вы уверены, что я коммунист?

— Ты еще хуже, ты — еврей!

— Тогда все понятно, — вздохнул и закрыл глаза Гейнеман.

— Что тебе понятно?

— Все! Но не понимаю, как у вас поднялась рука на Порошина и Гераську. Мне ведь известно, что они ваши родственники, друзья.

— А я в них не стрелял. Они живы!

— Тогда мне легче будет умереть. Спасибо за добрую весть.

Телегин выстрелил Гейнеману в висок и вторым выстрелом добавил пулю в спину. А с американцем Майклом получилось что-то не совсем понятное. Телегин не уразумел, не уловил — успел ли он его пристрелить? Показалось, что он мотнул голову в сторону при выстреле. Отвлекала возня у шахты Рудакова. Там почти все еще были живы. А у Телегина остался один Ленин. Антон устроил для себя перекур.

Да, у лейтенанта Рудакова, которому помогал сержант Комаров и красноармеец, дело двигалось плохо. Встали безропотно к шурфу, понимая бесполезность сопротивления, только Голубицкий, Калмыков и Макаров. Фарида взбунтовалась, не согласилась на выстрел в затылок.

— Стреляйте в лицо! — повернулась она к Рудакову, обжигая его гордым и презрительным взглядом.

— Срежь эту башкирку засраную, — попросил Комаров красноармейца.

— А в стакан пляснете? Награда будя?

— Стреляй, нальем! Ты у нас — молодец!

Красноармеец опрокинул Фариду в шахту выстрелом с пяти шагов. Она и падала, будто хотела взлететь: взмахнула руками, подняла лицо к небу, скатывалась в провал замедленно, как по дуге. Последние слова священника Никодима услышал и Телегин:

— Господи, прости их! Не ведают, что творят!

Святой отец тоже принял пулю, не отворачиваясь от палачей. Рудаков выстрелил ему в лоб. В живых после ликвидации Никодима остались только Штырцкобер и Ленин. Телегин предложил Рудакову: