Время красного дракона

Оглавление

160

Вячеслав Михайлович относился отрицательно к подонкам, которые пользовались плодами революции. Все эти Троцкие, Зиновьевы, Каменевы после революции поселились в роскошных дворцах князей и графов, буйствовали в богатстве и обжорстве. Но так вела себя почти вся партийная элита. Буденный и Ворошилов разыгрывали из себя королей. Наркомы ездили по стране только в персональных вагонах, секретари обкомов охотились в персональных заповедниках. Все хапали драгоценности из бывших поместий и церквей, особняков и даже музеев. Все имели прислугу, получали в спецмагазинах и на базах — одежду, мебель, продукты питания. Особенно богатым был один адрес: Москва, улица Грановского, дом ? 3, квартира — 101. По этому адресу проживал в шестикомнатной квартире Андрей Януарьевич Вышинский. Через осведомителей Берии было известно, что Вышинский — самый богатый человек в Москве.

— Надо бы урезонить наших обнаглевших нуворишей, — предложил как-то Молотов.

— Кого ты имеешь в виду конкретно? — спросил Иосиф Виссарионович.

— Ну, хотя бы Вышинского. Понравилась ему дача одного профессора. Януарьич ученого мужа ликвидировал как врага народа, а дачу захватил.

— Пока не надо трогать его. Когда понадобится, мы ему припомним все. В том числе и то, что подписывал ордер на арест товарища Ленина, — ответил спокойно Коба.

Берия поддержал Молотова, но фамилию для примера использовал другую, тоже известную:

— Вчера писатель Авдеенко оставил возле Кремля свою автомашину. Мы на всякий случай обыскали багажник. А там двенадцать пар ботинок. Так вот освобождал наш писатель Западную Украину. Одним словом — мародер.

— А мы исключим его из партии за нескромность, — сказал Сталин. — Исключим решением Политбюро.

Чекисты привезли Александра Авдеенко в Кремль, провели его сразу на сцену зала кремлевского дворца, где стояли шесть стульев. Минут через двадцать задний занавес колыхнулся. Авдеенко встал навытяжку: на сцену вышли молча — Сталин, Молотов и Каганович. На стулья никто не присел. Иосиф Виссарионович начал говорить, держась за спинку стула:

— Товарищ Авдеенко, сколько пар ботинок вы привезли с фронта?

— Четырнадцать! — четко ответил писатель.

— Товарищ Берия сказал, что — двенадцать пар.

— Две пары ботинок я уже подарил, товарищ Сталин.

— Кому вы подарили ботинки?

— Писателям, одну пару — Платонову, другую — Булгакову.

— Пачему падарили?

— У них трудности в материальном положении, бедствуют. Платонов даже пошел работать — швейцаром.

— Труд украшает человека, — жестяным голосом произнес Каганович. Сталин вынул из кармана френча трубку:

— На павестке дня у нас один вопрос. Предлагается исключить таварища Авдеенко из партии. Кто за? Единогласно!

Политбюро, олицетворенное тройкой, удалилось, а к Александру Авдеенко подошли два чекиста:

— Сдайте партбилет, пропуск в Кремль, ключи от квартиры.

— Но у меня в квартире жена, ребенок, рукописи.

— Их там уже нет, они выселены.

— Куда выселены?

— На улицу.

Завенягин дня через три зашел к Молотову, попробовал вступиться за Авдеенко. Мол, Авдеенко был машинистом паровоза на Магнитке, Максим Горький его благословил как писателя... В общем — наш человек.

— Мы ж его не расстреляли. Одумается, исправится — вернем партбилет. Не будет в другой раз подарки делать Платонову.

Сталин изредка спрашивал у Берии о Платонове:

— Как там этот писатель, юродивый?

Лаврентий Павлович подергивал головой:

— Скоморошничает в раздевалке Союза писателей, польта принимает с поклоном, чаевые берет. А сынка его мы держим в концлагере. Загибается там вьюноша от чахотки.

При этом стекла пенсне у Берии злорадно поблескивали, хотя прочитать у Платонова что-либо он так и не удосужился, времени свободного не было. Молотов был внутренне против иезуитского издевательства над политическим противником. У Марины Цветаевой арестовали мужа. Наверно, правильно поступили. Но зачем арестовывать девочку, дочь? Для чего бросать в концлагерь сына Платонова, мальчишку? Не лучше ли расстрелять самого Платонова — злого противника социализма, советской власти? Но у Кобы свой взгляд на эти вещи. Не ссориться же с ним из-за какой-то Цветаевой, какого-то Платонова, Булгакова... Не первой величины они звезды. Уйдут в бессмертие, станут крупными звездами лишь те таланты, которые служат делу социализма, нам.

Когда Вячеслав Михайлович произносил местоимение «нам» или употреблял его мысленно, перед ним возникал образ Кремля, Сталин и он — сам, интеллектуал Молотов. И в этом не было мании величия, пыжливого самомнения. Молотов смотрел на Молотова трезво и спокойно, констатировал только то, что существует в реальности. Было бы упрощением полагать, будто страной, Россией управляла могучая тройка — Сталин, Молотов, Каганович. Работала — система! Работали взаимосвязанные звенья государства. Но все наиболее важные решения и приказы исходили только от великой тройки. Приказ ? 00447 от 30 апреля 1937 года устанавливал норму на арест 258950 человек. Органы НКВД не могли арестовать без подписей Сталина, Молотова, Кагановича ни одного более или менее крупного руководителя.

Коммунистов арестовывали не так уж часто. С 1934 по 1938 год было репрессировано 44 тысячи членов партии. Из них пять с половиной тысяч прошли по второй категории, т. е. избежали расстрела. Из погибающих в России от репрессий миллионов людей на долю коммунистов не падало и полупроцента! Партия уничтожала беспартийных, в основном крестьян и рабочих, чтобы позднее, через семьдесят лет возопить, будто она сама пострадала от репрессий и является «партией расстрелянных».