Время красного дракона

Оглавление

Сержант Матафонов заметил это как-то и обругал Шмеля:

— Ты што? Так приговоренный и до твоеного выстрела могет живым в могилу шастануть. Опосля вылезет. Стрелять потребно наверняка! Не в человека ить стреляшь: во вредителя, выродка, в гадину!

В раскопках могил бригадмильцы никогда не участвовали, не приходилось. Впрочем, из присутствующих никто этим раньше не занимался. Ни прокурор, ни начальник милиции, ни его заместитель. Познания в этом у них были книжные, из лекций, инструкций. Старик Меркульев не обратил внимания на приказания и угрозы, не взял в руки лопату. Его приторочили наручниками к железной могильной оградке — по соседству. Протестовал и Шмель:

— Копать буду, помогу гроб вытащить. И отойду. Хоть стреляйте, открывать гроб не стану.

— А сколько нам заплатют? — очищал Разенков камнем лезвие заглиненной лопаты.

Махнев раскапывал могилу молча, споро, аж земля к облакам взлетала. Голубицкий насвистывал популярный мотивчик. Доктор Функ ходил по кладбищу, собирая миниатюрный букетик незабудок, чтобы не участвовать во всех актах абсурдного спектакля. Придорогин изредка оборачивался, задавал вопросы деду Меркульеву:

— Фугаса, мины в могиле нет? А? Что молчишь? Влип, старый хрен. Золотишко сюда закопал? И старуху-то поди сам угробил. Притворилась она у нас мертвой. Мы ее по глупому недосмотру отвезли в морг. А ты, хрыч, подпоил сторожа морга, пришлепнул свою благоверную старушенцию. И закопал тайком. Милиция, милый мой, все знает!

Старик Меркульев молчал. Бригадмильцы раскопали могилу, начали вытаскивать гроб.

— Тяжелый! Там что-то не то! Помогите!

— Ой, веревка трещит!

Прокурор Соронин, Придорогин, Порошин и Голубицкий вцепились в плетеные из конопли канаты, помогли бригадмильцам.

— Похоже, гроб действительно набит золотишком, — сбросил на ковыли фуражку начальник НКВД.

Гроб с трудом оттащили от могильной ямы. Прокурор заважничал, почувствовал себя главным лицом.

— Будем вскрывать. А где врач?

Доктора Функа не видно было, ушел куда-то за бугры. Решили подождать, когда он вернется. И к тому же Придорогин не торопился, любил наслаждаться последними минутами успешных, победных операций. Он часто оттягивал последний шаг, продлевал удовольствие предвкушением.

Вот и сейчас — заметил метрах в сорока суслика. Зверек возвышался на задних лапках, стоял на ковыльном бугорке, смотрел на людей с любопытством. Придорогин вскинул револьвер:

— Гляньте, как я его срежу, с первого выстрела.

Целился он долго, занимаясь тем же: предвкушая успех, радость от попадания в цель. Прогремел выстрел, пуля подняла фонтанчик пыли в сантиметре от суслика. Зверек испуганно нырнул в нору, но через минуту появился вновь. Придорогин опять начал прицеливаться, но прокурор остановил его:

— Так не честно! Давайте стрелять по очереди. Правда, я револьвер не взял с собой.

— Тоже мне — прокурор. Пистолет забывает взять. Бери, стреляй из моего.

Соронин выстрелил и промазал. Порошину было жалко зверька, поэтому стрельнул левее, по маковкам татарника. Суслик к удивлению всех появлялся после каждого выстрела вновь.

— Мазилы! — гоготал начальник НКВД, будто сам стрелял точнее.

Бригадмильцы палили из своих револьверов с необыкновенным азартом, вскрикивая, повизгивая. Шмель стрелял последним. Он тщательно прицелился, закрыл глаза, нажал на спусковой крючок плавно. И выстрел у него прозвучал по-другому: сухо, коротко. Пуля попала суслику в брюшко. Зверек подпрыгнул высоко, обрызгав кровью весь ковыльный бугорок. Прокурор закричал восторженно:

— Вот это класс! С закрытыми глазами бьет. И точно — в цель!

— Ерунда, случайно попал, — не согласился начальник милиции.

— Могу еще раз, на спор, — захвастался Шмель.

Придорогин показал на деревянный крест. В центре креста была видна латунная рамочка с фотографией девочки под стеклом.

— Стреляй по фотокарточке. Попадешь, дам тридцатку.

Шмель опять прицелился, закрыл глаза, выстрелил. Зазвенело разбитое стекло, вздрогнул крест.

— Нехорошо как-то, люди обидятся, — дернул за рукав прокурора Порошин.

Придорогин отмахнулся:

— О чем говорить? Копеечное стеклышко, копеечная фотокарточка. Да и никто ведь не видел.

Начальник НКВД обернулся к железной оградке, за которую был прикован наручниками старик Меркульев. И остолбенел, побледнел, раскрыв рот. Отвисшая челюсть Придорогина дрожала, он не мог произнести и слова. На перекладине могильной оградки висели сломанные наручники. Меркульев исчез. Осталась от него только казачья, выгорелая от солнца и времени фуражка.

— Шмель, охраняй гроб! Глаз не своди с него. А мы старика догоним. Не мог он уйти далеко. Порошин, беги туда! Вы — в ту сторону! А мы — сюда! — распределил быстро роли поиска начальник милиции.

Минут через двадцать к Шмелю подошел доктор Функ:

— Что за стрельба была? А где остальные?

— Арестант утек, — объяснил Шмель. — Все побежали ловить его.

— И со мной чудо приключилось, — присел Функ на траву.

— Какое чудо?

— Подлетела ко мне в корыте старушка. И говорит она мне: «Садись, не бойся»! Сел я в корыто с бабушкой. И взлетели мы на корыте в облака.

— Вы пьяны, доктор, — усмехнулся Шмель.

— Да, выпили мы лишнего. Но на корыте я летал!

Придорогин, Порошин, Соронин и все остальные бегали и кружили по окрестности почти час, но утеклеца так и не поймали, не увидели. Вернулись потные, растерянные. Навстречу им шагнул Шмель:

— Товарищ начальник, я открыл гроб. И снова закрыл. Стою вот, охраняю. А доктор Функ пьяный, уснул.

— Что там? — отбросил крышку гроба Придорогин.