Время красного дракона

Оглавление

— Знатную гостью мы должны охранять, оберегать, — объяснил Придорогин Коробову и Берману.

Для Мухиной были назначены и кураторы: от горкома партии — инструктор Партина Ухватова, от комсомола — Лев Рудницкий, от интеллигенции — Олимпова, Жулешкова. Навязывались в приятели молодые люди — Лещинская, Попов, но было в них нечто скользкое, неприятное. Сердце выбрало других в друзья — Люду Татьяничеву, Михаила Гейнемана, поэта Василия Макарова, Трубочиста, Фросю Меркульеву, Голубицкого... Арест Фроськи и Голубицкого парализовал работу Мухиной надолго. Две недели она была не в себе, ждала благополучного исхода, но, в конце концов, смирилась, вошла в струю творчества. Не с руки вмешиваться в дела чужого города. И кураторы не советовали. Зависима была Вера Игнатьевна. Такой мастерской у нее не было и в Москве. За проживание в гостинице деньги не брали, в столовой кормили по талонам — бесплатно. Рабочий-подсобник Миша Разенков отличался старательностью, не мешал. Вера Игнатьевна часто запиралась в мастерской, посетителей не пускала. И от некоторых рекомендуемых прототипов Мухина отказывалась. Но ей нравился колоритный, рубленый топором жизни Алеша Шаталин, вдохновенный организатор стахановского движения Виктор Калмыков, строители Хабибулла Галиуллин и Женя Майков, инженер Лена Джапаридзе, бригадир Александр Бутяев... Десять апостолов нового времени Вера Игнатьевна нашла довольно быстро. Для образа Иуды Мухина определила сразу двух человек — Емельяна Попова и Мордехая Шмеля. Они были очень похожи, как родные братья. Заведующий вошебойкой имени Розы Люксембург не уловил умысла скульпторши, согласился позировать. Вера Игнатьевна не относилась к нему отрицательно. Шмель был доброжелательным, вежливым. Не виноват же он в том, что природа наградила его внешними признаками Иуды. От Емели Попова пришлось отказаться: он был болтлив, вороват, от него часто пахло спиртным. А разговоры его быстро надоедали.

— Когда у меня родится сын, я назову его Борисом, — мечтал Попик.

— В честь поэта Бориса Ручьева?

— Нет, в память царя Годунова, — провокационно отвечал Емеля, пытаясь узнать — не монархистка ли скульпторша?

Скульптурная группа называлась у Мухиной для всех не «Апостолами», а условно: «Двенадцать героев труда». Впрочем, Вера Игнатьевна и не замышляла реализовать художнически в новой интерпретации христианскую идею. Двенадцать апостолов эпохи должны были выразить в основном величие рабочего класса, но без отрыва от земли, от жизни. Крупной находкой для Мухиной стали два прототипа: Григорий Коровин и Трубочист. Они были поистине великими антиподами времени и человеческой натуры.

Интеллектуал Трубочист потрясал Веру Игнатьевну своим отрицанием действительности, пророчествами, фантазиями. Он был безвестным гением критической мысли. Но мысли не бесовской, а идущей с высот бога. Он пришел на эту землю слишком рано. Коровин как антипод, прямая противоположность Трубочиста, был переполнен просветлением и радостью дикаря, который окрещен не так давно, но уже велик в своей вере. И не так уж важно, какая это вера. Наверно, в годы гражданской войны Коровин командовал бы дивизией белоказачества, если бы судьба толкнула его к ним. А если бы участь свела Коровина с красными, он бы поверил в них, стал бы фанатичным комиссаром. Душа такой личности жаждет большой веры. И если приобретает ее, то идет с ней — хоть в огонь.

Сталевар Гриша Коровин поверил в социализм, в переустройство мира, в справедливость и великую миссию советской власти. И он полыхал этой верой. Жена его — Леночка казалась цветочком, растущим на склоне вулкана. Коровин признавался Вере Игнатьевне:

— По юности был я глуповат. Поджигал степь, штобы горели в пожаре бараки и склады первостроителей. Бросал камни с привязанной проволокой — электролинии замыкал, вредил большевикам. И более тяжкий грех был, чуть ли не убийство... Сгинул бы я в мелкой ненависти. Да вот рабочий класс поставил меня на ноги.

— На голову поставил, кверху ногами, — посмеивалась его жена Лена.

С первого взгляда сивый, белесобровый парень-увалень казался простоватым. Но Мухина разглядела его цельность, глыбность, предугадала силу его духа, казачьего — русского. Коровин и Трубочист хорошо вставали по краям скульптурной композиции. На правом фланге — Коровин, на левом — Трубочист. Однако объединяющего центра Вера Игнатьевна не находила. Решение пришло во сне. Мухиной привиделось ночью, будто она закончила работу в гипсе. И все эти апостолы: Трубочист, Коровин, Калмыков, Шатилин, Бутяев и даже Иуда — притянулись вдруг к одному солнышку — Фроське. Она, Фроська Меркульева, стояла в центре, держа в одной руке кастрюлю, в другой — поварешку. А у ног ее — дочка, девочка трех лет.

— Как тебя зовут? — спросила Вера Игнатьевна у девочки.

— Дуня-колдунья! — ответила девчонка.

Сновидение Веры Игнатьевны было длинным и сумбурным... Будто собрались люди, важная комиссия, чтобы оценить и принять скульптурную композицию, выставленную на площади, под открытым небом. В составе комиссии были Сталин, Молотов, Ворошилов, Калинин. Играли два оркестра: один на трубах медных, другой — на железных, черного цвета. И милиция конная окружила площадь. Завенягин из толпы знаки подает: мол, уходите, Вера Игнатьевна! И тут небо неожиданно заклубилось темными тучами, засверкали молнии, хлынул ливень. Дождь был красным. И малиновые змеи молний прыгали из туч, жалили апостолов, разбивали их на куски. Вскоре все гипсовые статуи превратились в бугры белого месива. Но три фигуры уцелели: Трубочист, Коровин и Фроська с дочкой.