Золотое руно (сборник)

Оглавление

– Нет, – ответил Чонг. – Он никогда об этом не упоминал.

– «Благословен будь Господь», – сказал Смит. – Странная манера хвалить Бога.

Чонг задумался, затем указал на компьютер.

– Вы позволите?

– Минуточку, – ответил более крупный из федералов, Кранц. Он сделал несколько фотографий компьютера в том виде, в каком они его нашли, и обработал клавиатуру в поисках отпечатков на случай, если предсмертную записку печатал не Данбери.

– О’кей, – сказал Кранц, когда закончил. – Но не изменяйте и не закрывайте файл.

– Нет‑нет, – Чонг посмотрел на экран. Имя документа, показанное в строке заголовка, было «Мама» – а поскольку у документа было имя, то его уже сохраняли по крайней мере однажды. Он раскрыл меню «Файл», в котором в нижней части перечислялись недавно открытые документы, и выяснил, в какой папке документа «Мама» был сохранён. Потом он одновременно нажал кнопку «Windows» и «E», запустив Проводник, зашёл в эту папку и нашёл документ «Мама.bak».

– Предыдущая версия документа, – пояснил он федералам, – по состоянию перед последним сохранением. – Он щёлкнул по нему, и документ открылся.

– Вроде такой же, – сказал Смит, и тут же: – О!

И в самом деле, «О!», подумал Чонг. Было одно отличие: в одном‑единственном слове, последнем слове документа. Вместо завершающей фразы «Благословен будь Господь» в более ранней редакции Гордон Данбери из Секретной Службы Соединённых Штатов написал: «Благословен будь Аллах».

Глава 12

Эрик Редекоп резко пробудился в комнате отдыха для персонала. Дверь открылась, и кто‑то ещё вошёл, чтобы воспользоваться одной из коек. Он перекатился на спину, не убирая головы с подушки с дыркой, и уставился в потолок.

Эрик знал, что сновидения являются ключевым элементом процессов консолидации воспоминаний в мозгу – определения того, какие из событий дня были достаточно важны, чтобы сохранить их в долговременной памяти. Он помнил свой сон только тогда, когда, как сейчас, просыпался прямо посреди него. Но этот сон был…

Это было поразительней всего. Он никогда не мог вспомнить цветов в своих сновидениях. Он всегда считал, что это из‑за того, что сновидения появились раньше, чем приматы обзавелись цветовым зрением. В конце концов, собаки видят сны, а они цветов не различают. Он читал об экспериментах, в которых собакам удаляли часть нервной системы, ответственной за сонный паралич – эффект, который не даёт двигаться наяву, когда видишь сон. Вполне ожидаемо оказалось, что собаки видят сны о беготне, прыганье и охоте.

Но он видел сон о… трудно сказать, о чём. Визуальный ряд был сюрреалистической мешаниной, но в ней присутствовали яркие цвета: алое платье, лазурное небо, некто с пронзительно изумрудными глазами, ещё кто‑то с медно‑рыжими волосами.

Он слышал, что у творческих людей гораздо более яркие сновидения, и, конечно же, Джен Фалькони сама нарисовала тигра, которого татуировщик тщательно нанёс ей на кожу. Должно быть, он сейчас занимался консолидацией её свежих воспоминаний, летя сквозь них так же, как летела она сама: Дженис и удивительный плот красочных снов.

Он открыл глаза и увидел низкорослую женщину‑азиатку: Кристина Ли, анестезиолог, работавшая с Джеррисоном. Она что‑то сказала, но он не расслышал; он снял с головы шумоподавляющие наушники.

– Что, простите?

– Извините, что разбудила, – сказала Кристина. – Кто бы мог подумать, что усыплять других людей – это так изматывает.

Эрик сплёл пальцы и подложил ладони под затылок.

– Да ничего, – сказал он.

– Мне просто надо немного прилечь, – извиняющимся тоном сказала Кристина.

– Без проблем, – ответил Эрик. Он по‑прежнему чувствовал себя усталым, но был благодарен за вторжение; что угодно было лучше, чем вертящееся у него в голове безумие.

Кристина подошла к другой койке и села на край, обхватив голову руками.

– С вами всё в порядке? – спросил Эрик. Комната была тускло освещена, и он не мог разглядеть выражение её лица.

– Думаю, да, – ответила она.

Эрик отложил наушники и приподнял голову на сгибе руки.

– Кристина, вы сегодня отлично поработали.

– Что? – переспросила она. – А. Спасибо. Не в этом дело.

Она больше ничего не сказала, но через минуту снова заговорила.

– Вы знаете Дэвида Дженьюари?

Эрик, как смог, изобразил Петера Лорре:

– «Вы меня презираете, не так ли, Рик?»

Он надеялся на улыбку, но получил лишь кивок.

– Ага, он. Низенький пучеглазый человечек.

– И что?

– Я знаю его уже несколько лет, – сказала Кристина. – Хоть и не слишком хорошо. Но теперь я знаю о нём всякие разные вещи. Это словно…

Её голос утих. Эрик ощутил, как у него заколотилось сердце. Он хотел сказать «Словно вы читаете его воспоминания, верно?» Но он не мог этого сказать – это было безумие .

Кристина больше ничего не сказала, и Эрик просто смотрел на неё, не находя, что ответить. Ему казалось, что он сходит с ума, но… но…

Его осенило. Он бы настолько выбит из колеи своей встречей с сестрой Дженис Фалькони, что совершенно позабыл случившееся ранее. Но сейчас он вдруг вспомнил Никки, странную женщину, пристававшую к Юргену Стёрджессу. Она знала, как его зовут. Он сел на койке.

– Кристина?

Она всё ещё сидела, обхватив голову руками.

– Хммм?

– Происходит что‑то очень странное.

Сьюзан Доусон вошла в круглый вестибюль с очень высокими потолками; люди со второго этажа могли видеть, кто входит в него и выходит. Разумеется, сейчас никто не входил и не выходил. Сьюзан перекинулась словом с охранником, который не давал никому проникнуть внутрь больницы, не показав документов, затем пересекла вестибюль в направлении кафетерия, проходя мимо ошеломлённых людей, безутешных людей и людей, напуганных до смерти.