Внук Персея. Мой дедушка — Истребитель

Оглавление

Он обернулся к ванакту.

— Молодые оргиасты готовы? Хорошо. Я забираю их. Встречу назначаю у Сикиона, близ источника. Я жду вас с вакханками.

Провожая дедушку взглядом, Амфитрион до слез жалел, что слишком мал. Пусть не в Горгоны — хотя бы в загонщики!

11

— А я говорю, он их всех убьет!

— О-о! О-о-о…

— Он их всегда убивает. Режет, не задумываясь. Сестры, матери — в каждой он видит безумие, а значит, Косматого. Для него Косматый и Горгона слились воедино. Он по сей день убивает ее, Горгону Медузу, а думает, что вакханок. Не правда ли, меткое наблюдение?

— О-о! О-о…

Со стороны могло показаться, что Кефал не просто согласен с массажистом. Юноша так стонал и вздыхал, будто каждое слово проникало ему в душу. Никто из педотрибов Фокиды и Аттики, чьи руки трудились над телом Кефала, и в подметки не годился аргосскому умельцу. Сходить в баню кривого Гелена юноше подсказал Амфитрион. Сейчас, чувствуя себя на Елисейских полях, Кефал недоумевал, откуда внук Персея, совсем еще желторотик, так хорошо осведомлен о банных радостях Аргоса. Наверное, дед надоумил…

— И что, нельзя было договориться?

— М-м…

— Вот в Орхомене договорились. Мой господин слыхал про Орхомен?

— А-а… — Кефал навострил уши. — Ы-ы?

— Учредили праздник в честь Косматого. Милый такой праздник, безобидный. Назвали Агрионией…

Побуждение к дикости, отметил юноша. Хорошо назвали, по-доброму.

Утром Кефал изнывал от жалости к самому себе. Хотелось в загонщики. Охотник до мозга костей, юноша всем сердцем стремился в горы, к Персею. Но Убийца Горгоны наотрез отказался брать Кефала с собой. Дескать, обещал присматривать, а не тащить в пасть дракону. Случись что, отец Кефала не простит. Все, спор окончен.

— Трех местных красоток назначают дочерьми бедняги Миния. Те садятся вечерком под окошком святилища. Вечерок поздний, дело к полуночи. Прядут, судачат, чешут язычки. Сетуют, что искали Косматого и не нашли. Тонкий намек, да? Придя к выводу, что бог наслаждается обществом муз, девицы начинают загадывать друг другу загадки. «Ах, что бы ты сделала, душечка, став женой ванакта?» Тут из храма выбегает жрец с мечом. Девицы — врассыпную…

— О-о…

— Вот и я говорю: о! И все довольны. Правда, если жрец кого догонит, то убьет. С другой стороны, бегать надо лучше. Если ты — жирная, тяжелая на ногу корова, зачем тебе жить? Лично я люблю бойких… О, какая кожа! Какая гладкая кожа! Я умащу моего господина мятой и майораном. Для вспыльчивых добавим лаванды…

Блаженство куда-то делось. Лежа на животе, лицом вниз, Кефал чувствовал себя неприятно беззащитным. Он попытался извернуться, желая внимательней рассмотреть болтливого массажиста. Тот пресек бунт на корню:

— Лежи смирно! — меж лопатками затрещало. — Не мешай мне делать тугое подвижным… Так вот, Персей! Лекарь буйных вакханок? Ха! Мудрее послать хорька для спасения мышей. Учредили бы праздник, и дело с концом…

Беспокойство усилилось. У слухов — быстрые крылья, но вряд ли идея Мелампа уже стала достоянием сплетников. Как мятежный титан противится хватке Бриарея-Сторукого, Кефал вывернул голову, скосил глаз на массажиста — и окаменел. Сейчас юношу не размял бы и циклоп. Бородища веником, плечи горой, грива спутанных волос — над Кефалом трудился косматый дядька, с которым фокидец имел счастье беседовать на морском берегу.

— Не бойся, Головастик, — сказал лже-массажист. — Я не причиню тебе зла.

Тело не слушалось. Мрамор, бронза; окоченевший труп.

— Вдохни. Выдохни. Задержи дыхание…

Ладони, тяжкие как утесы, надавили на спину. Ниже, ниже; до поясницы. Остатки воздуха с шипением покинули грудь Кефала. Сладостный хруст пробежал вдоль хребта. Блаженство странным образом мешалось с ужасом. Дернись юноша невпопад, и Косматый с легкостью свернул бы ему шею. Но если не свернул до сих пор, дал живым уйти с берега…

Если же он бог, то свернутая шея — не самое страшное.

— Почему ты преследуешь меня?

— Я? — изумился Косматый. — Преследует Артемида-Охотница. Преследует Аполлон-Стрелок. Ты преследуешь дичь, выйдя на охоту. Я просто жду за любым поворотом. Вы сами находите меня. А потом жалуетесь: помрачение, мол, рассудка. Так и я могу спросить: почему ты не пошел с Персеем? Там веселая охота, а ты киснешь в бане. Бежал бы, грязный и вонючий, за бешеными девками… Вот это жизнь!

— Меня не взяли!

— И ты покорно согласился? Не удрал в горы? Ягненочек! Явись ты во время гона, Персей вряд ли убил бы тебя за ослушание. Тебе поставили решетки — сюда можно, туда нельзя — и ты подчинился. Значит, решетки — ты сам. Ходячая кладовка с засовами и цепями…

Косматый игриво ущипнул юношу за ягодицу.

— А ты? Что бы ты сделал на моем месте?

— Не равняй нас, сын Деионея. Мои решения сожгут такого, как ты. Поверь, для меня в юности не пожалели решеток. И где они теперь? Осталась последняя, но это ненадолго. Жаль, что Персей не разделит моего ликования. Я надеялся, но, видать, не судьба…

— Не разделит?

— А ты не знаешь, Головастик? Он сойдет с ума на этой охоте.

— Ты поразишь его тирсом?

— Я? Нет, это было бы не по-братски. И потом, я ленив. Зачем делать чужую работу? Умница Меламп позаботится о нашем великом друге.

— Врешь!

— Я так понимаю, ты по-прежнему не хочешь меня. Дерзишь, мой славный?

— Зачем Мелампу покушаться на Персея?

— Зачем купец плывет на край Ойкумены? Выгода, сладкий — та еще богиня. Меламп хочет земель и титула; ванакт Аргоса хочет голову Персея. Отчего бы двум разумным людям не столковаться?