Выбери любимый жанр

Оценить:

Внук Персея. Мой дедушка — Истребитель

Оглавление

Плутарх Херонейский, «О суеверии»

1

— Проклятый!

— Фигушки!

— Проклятый!

— А вот и нет!

— А вот и да!

— Ерунда!

— А я говорю, едет! И не спорь со мной!

Кто придумал зиму? Наверное, самый вредный из богов. Нефела, хозяйка облаков, угнала свои кудрявые отары на край света. Взамен ее белорунных овечек Борей-северянин пасет в небе стада туч-быков. Ох, и бугаи! Злобные, черные. Истоптали поднебесье, превратили в жирную грязь. Солнышка за их спинами — ищи-свищи, щурь глаз. Льются на землю дожди — бычий пот. Пастухи кутаются в шерстяные плащи, бранятся. Ночами в шалашах жмутся друг к дружке. Рыбаки выйдут в море — зубы стучат звонкими систрами. Пальцы крючит, спину ломит. У очага хорошо, да на всех очагов не напасешься.

Зябкая, ознобная пора.

— Ха! И зачем бы Проклятому к нам ехать?

— А затем!

— Хо! И к чему бы Проклятому в Тиринф собираться?

— А к тому!

— Хы! И какого…

— А такого! Вот спроси Амфитриона!

— А он знает?

— Он знает!

— И спрошу! Амфитрион! Эй, Амфитрион!

— Чего тебе?

— Твой дедушка Пелопс и вправду к нам едет?

— Ага, — кивнул мальчик. — Со дня на день ждем.

Вредные братья-Спартакиды в голос захохотали, радуясь невесть чему. Они тащились за Амфитрионом от самой палестры, упрямо взбираясь на склон холма. Братьев в акрополе никто не ждал, и чего они хотели — загадка, хоть оракула спрашивай. Все трое сняли сандалии, изгваздавшись в грязюке по колено. Ноги задубели, но это ладно — пятки отмыть проще, чем обувку. Пятки можно вообще не мыть, если мама не видит…

— Амфитрион!

— Ну?

— А у тебя плечо белое?

— Нет.

— Покажи!

— А то ты не видел…

— Покажи! Должно быть белое…

— Иди ты в задницу!

— Ну, задницу покажи…

— Белую!

— Из слоновой кости!

Братья заржали двумя жеребцами. Плечо мальчика — это была их новая, свежайшая забава. А главное, винить Амфитриону было некого, кроме себя. За осень он крепко преуспел в знании своей родословной, и знание, случалось, слетало с языка быстрее, чем ловец-разум успевал схватить его за хвост. Десять дней назад он рассказал Спартакидам, как прадедушка Тантал, интересуясь божественным всеведением, подал Олимпийцам, лучшим друзьям Тантала, дедушку Пелопса — любимого сына — в виде жаркого с травами и кореньями. Собственно, эту историю Амфитрион знал и раньше. Новостью для него стало известие, что Деметра Законодательница по рассеянности слопала-таки плечо дедушки Пелопса. Отрыгнуть съеденное богиня отказалась наотрез. С воскрешением «жаркого» пришлось долго возиться, заменяя плечо новым, костяным. С тех пор у всех потомков Пелопса одно плечо — белое.

Мальчик вспомнил, как долго, уединившись в тихом месте, изучал свои плечи. Чуть шею не вывихнул. Левое и впрямь казалось белее правого. Мама велела ему помыться, и была права — разница исчезла.

— Ты рад приезду дедушки?

— Уймись, Ликий.

— Нет, ты рад?

— Уймись, Фирей.

— А кого ты больше любишь: дедушку Пелопса или дедушку Персея?

— Дедушку Персея.

— Ну и дурак!

— Сам дурак!

— Нет, я умный. Я за Пелопса…

— Приехал Пелопс в Олимпию, — поддержал брата Ликий. — Раз, и Олимпия его! Приехал Пелопс в Аркадию. Раз, и Аркадия его! Приехал Пелопс во Флиунт. Раз — и Флиунт его! Приехал Пелопс в Тиринф. Раз — …

— Раз, и в глаз! — оборвал болтуна Амфитрион. — А дедушка Персей?

Братья покатились со смеху. Чумазые, как два пьяных сатира, они визжали, хрюкали — словом, животики надрывали. Над ними, близясь с каждым шагом, нависала громада тиринфской цитадели. Амфитриону мерещилось, что сама крепость хохочет за компанию со Спартакидами. Драться не было смысла. Спорить — тоже. Все изменилось, и спорить с правдой — только лоб расшибить.

«Мой дедушка — Истребитель. Что бы ни случилось, как бы ни обернулось — Истребитель. Это навсегда. А невежды пусть ликуют. Невеждам только палец покажи. Зато мудрецы — о-о, мудрецы знают…»

— А правда, что у твоего дедушки Пелопса есть волшебная колесница?

— Отстань.

— А правда, что она идет по морю, как по суху?

— Отстань.

— А правда, что ее твоему дедушке Посейдон подарил?

— Правда. Доволен? Вали отсюда…

— А за что он ему колесницу подарил?

— В знак дружбы.

— Дружбы? О-хо-хо! Уа-ха-ха!

Амфитрион обернулся. Гады-Спартакиды издевались. Один задрал хитон, оголив тощие ягодицы. Второй пристроился сзади, изображая пылкую дружбу между Владыкой Морей и дедушкой Пелопсом. Оба дергались и кривлялись. Со стен на братьев, потешаясь, глядели дозорные. Крикнуть бы во все горло, подумал мальчик. Кинуться в драку — да куда там… Честное слово, лучше быть дураком. Чем больше знаешь, тем больше печалишься. Дедушка Пелопс в юности действительно был любовником Посейдона. И колесницу получил за этот подвиг, ни за какой другой. Наклонился, подставился — вот тебе, дружок, и волшебный хомут, и волшебное дышло, и поскачем-ка в края блаженных…

После возвращения из Аргоса мальчику все чаще казалось, что он гораздо старше сверстников. Чувство это крепло в груди, останавливая на краю и поддерживая в беде. Жаль, от него во рту царила горечь, и в душе — горечь. Амфитрион не знал, что это — на всю жизнь. А и знал бы — что он мог сделать?