Оценить:
|
Внук Персея. Мой дедушка — Истребитель
- Предыдущая
- 77/87
- Следующая
77
— Радуйся, брат, — сказал Убийца Горгоны.
— Ты больше не один у матери? — спросил Косматый.
— Я не один у отца. Ты звал меня?
— Я ждал тебя.
Кто бы узнал мрачного, вечно угрюмого Персея в счастливом безумце, пустившемся в пляс? Руки-крылья, ноги-крылья, жесты-молнии. Вакханки, те еще плясуньи, сдохли бы от зависти. Косматый с изумлением следил за танцором. В спутанных волосах Косматого горели светляки. И в бороде — тоже. Зеленые, тусклые искры. Сегодня в сыне Зевса и Семелы-Фиванки не было ничего от женоподобного юноши. Он походил на древнего хтония, выбравшегося из недр земли с единственной целью — поглазеть на ликование божества.
— Безумие — мое оружие, — наконец сказал Косматый. — Прекрати.
— Любое оружие — мое.
Персей прекратил танец с той же внезапностью, что и начал.
— Думаешь, тебе кто-то поверил? — со стариковской желчностью, свойственной ему не более, чем вину — мертвая горечь яда, спросил Косматый. — Великий герой спился! Ха! Тоже мне хитрость…
— Многие поверили.
— Я имею в виду обладателей здравого рассудка. Дураки мне безразличны.
— Какая разница? Я не бог, чтобы интересоваться верой. Я — герой. Все видели, как герой умирает. На его место явился вздорный дед с чашей вина. Еще немного, и герой умер бы совсем. Сгнил в гробу, сколоченном из дряхлой легенды. Стал кормом для червей и сплетников. А вздорный дед жил бы год за годом. Все знают, что Медуза умерла, и вот — Медуза умерла…
— Что ты городишь?
— Неважно. Тебе ведь требовался герой? Великий герой?!
Косматый отвернулся.
— Ты спас меня от Меламповой отравы. Враг, ты служил мне щитом…
Чайка кричала над головами.
— Ты берег меня на сладкое, да? Нуждался во мне?!
— Да, — сдался Косматый.
— Зачем?
— Я проиграл. Я устал. Я больше не могу.
— Давишь на жалость?
— Какая, в Тартар, жалость? Кто убьет меня, если не ты?
— Конечно, я убью тебя. И не надейся.
— Болван! — взорвался Косматый. — Чурбан безмозглый! Я берег тебя, как самоубийца — нож! Ты что, оглох? Я проиграл! Я…
— Ты выиграл. Погляди вокруг — я, Персей, возвожу тебе храмы. Заключаю мир, совершаю возлияния. Прошлое обезумело. Чего тебе еще надо для победы?
— Храмы? Снеси их до основания — я и пальцем не пошевелю! Да, прошлое изменилось. Но я, я-то остался прежним! Мне нужно на Олимп, брат мой, враг мой — и я никогда не взойду на Олимп! Убей меня, и я избавлюсь от страданий…
— Ты уже бог?
— Тебя это остановит?
— Нет.
Кривое лезвие отразило свет луны.
— Не здесь, — попросил Косматый. — В болотах Лерны.
— Ты хочешь убежать по дороге?
— Какой же ты все-таки твердолобый! Считай это моим последним желанием. И вот еще…
Он помолчал.
— Спасибо.
7
Ухабистая дорога осталась позади. С полпути они свернули в холмы. «Так короче», — бросил Косматый через плечо. Персей не возражал. Чем скорее они покончат с этим делом — тем лучше. Места, где Дионис вел своего убийцу, Персей знал. Вот сейчас тропа свернет влево, и откроется холм, чью макушку венчает древний алтарь Реи — груда замшелых камней. Пожалуй, холм — и тот забыл, когда здесь в последний раз приносились жертвы. Смутная громада проступила впереди. Персей напряг зрение. Он хорошо видел в темноте. Но сегодня ночь играла с Убийцей Горгоны в опасные игры. Мгла от земли до неба едва заметно светилась, словно море после заката. Скрадывала расстояния; смазывала контуры. Взгляд увязал в этой подлой, лживой мгле, как клинок в груде войлока.
— …моя мать. Дура! Представляешь, она потребовала от отца, чтоб он любил ее, как любит Геру. В облике Громовержца… А ведь уже была беременна мной! Хорошо, у отца хватило ума отказаться. И про бедро — это враки. Никуда Зевс меня не зашивал. Все было иначе… Твоя мать тоже дура? Мне кажется, отцу нравятся такие…
— Замолчи. Иначе мы не дойдем до Лерны.
На вершине, с трудом угадывавшейся во мраке, вспыхнул костер. Холм сделался ближе — рывком, как прыгнувшая жаба. Над алтарем склонились неясные фигуры, с жертвенника к небесам струился дым. Бледные пряди плели узор, складываясь в лицо — Рея, дочь Неба и Земли, сестра-супруга Времени; хранительница тайн, мать полей и морей, молнии и домашнего очага, цветения и увядания, рождения и смерти; чрево, выносившее Старших Олимпийцев…
…чьи глаза следят за тобой, где б ты ни был.
Струйки дыма свились по-другому. Лик изменился, исполнившись жуткой, убийственной прелести. Локоны, обрамлявшие его, вились кублом милосских гадюк. Медуза Горгона, Грозная Владычица, дочь Форка и Кето, хозяев бури и пучины, сестра шестиглавой Сциллы, тетка одноглазого исполина Полифема; внучка Геи-Земли, племянница Реи, Матери Богов…
…чей взор обращал плоть в камень.
Метаморфозы длились. Змеи превратились в легкомысленные кудри, на щеках заиграли ямочки. Дрогнул в улыбке пухлый рот — женщина? Нет, юноша. Лишь взгляд остался прежним. Клубясь над холмом, в жертвенном дыму, как Зевс — в грозовой, беременной молниями туче, на путников смотрел Вакх-Дионис, сын Громовержца и Семелы-Фиванки, правнук войны и страсти; внук Реи, Матери Богов, отправленный на восток за головой бабки…
…чей тирс превращал разум в ничто.
— …почему — Лерна?
— Там есть вход в Аид. Не думаю, что Гермий-Душеводитель явится проводить мою тень, умри я на берегу. Клятва есть клятва, и смерть ничего не меняет. Скитаться по земле безгласным призраком? Нет! Я сам, своей волей спущусь в подземное царство, и плюну в серую воду Леты. А если дойду до Тартара, то плюну и в черный исток Стикса! Когда в следующий раз Семье приспичит клясться, пусть в их клятвах сквозит привкус моего плевка…
- Предыдущая
- 77/87
- Следующая