Внук Персея. Мой дедушка — Истребитель

Оглавление

«Куда им бежать? — подумал мальчик. — Их-то мы домой ведем, во дворец…»

— На стены смотри, — бросил Персей. — Видишь?

— Что? Стены как стены…

— Дозорных нет. И у ворот никого…

— Мор? — предположил догадливый Тритон.

— Сам ты мор! — разозлился мальчик. — Не каркай!

— А чего? Запросто. Взяли и сдохли…

Акрополь и впрямь превратился в некрополь, пустой и тихий. Ни души; собаки, и те сгинули. Женщины, дрожа от страха, жались к Бианту. Им, помнившим муравейник отцовских палат, было страшно. Все чудилось — из-за угла вывернется чудище, пожравшее людей. И Персей не спасет… Если можно представить себе Зевсову молнию, способную уничтожить смертных, оставив в целости здания, утварь, мебель — этот перун и ударил по Лариссе.

— Хаа-ай, гроза над морем…

Вздрогнув, Амфитрион завертел головой. Пел не дед — знакомая песня донеслась из юго-восточной части дворца. И голос чужой — хриплый, пьяный бас.

— Хаа-ай, Тифон стоглавый…

— Храм Афины, — безошибочно определил Персей. — За мной!

И ускорил шаг.

К храму они вышли — выбежали! — ожидая чего угодно. Гиганты, боги, вывернутый наизнанку Тартар… Мальчик даже разочаровался, обнаружив всего лишь человека — аргосского ванакта Анаксагора. Горланя любимую дедову песню, он сидел на земле, привалясь спиной к дубовой, потемневшей с годами колонне. В руках ванат держал крутобокую чашу. Время от времени он отхлебывал из нее, заливая вином хитон. Впору было поверить, что вино — кровь, а ванакт — живой мертвец на собственных поминках.

— А-а! — обрадовался Анаксагор. — Смерть моя пришла!

Мальчик почувствовал ладонь на плече. Это Кефал, уловив тонкость момента, оттаскивал приятеля назад. Впрочем, юноша переусердствовал. Хмельной ванакт не видел никого, кроме Персея, а Убийца Горгоны не смутился бы и присутствием своего божественного отца.

— Радуйся, Анаксагор, — сказал Персей.

— Радуюсь! Ну, бей! Я заждался…

— Где все?

— Сбежали! Крысы, трусливые крысы…

Анаксагор взмахнул чашей, щедро кропя землю соком лозы. Крупный, сильный мужчина, сейчас он выглядел дряхлой развалиной. Куда делось привычное самообладание? В возбуждении ванакта крылся огонь безумия, способный поднять и труп.

— Прошел слух, что ты идешь убивать меня. Я покусился на великого Персея, теперь великий Персей горит местью. И что? Они удрали. Все! Все, до единого…

— Воины? Твоя личная охрана?

— Охрана сбежала первой. Воины едва поспевали за ними. Чему тут удивляться? Я выбирал в телохранители лучших из лучших. Они неслись, подоткнув хитоны! Они сверкали голыми ляжками, как афинские порны! Знать передралась в воротах — каждый хотел выскочить раньше остальных. Я чуть не умер от смеха. Верность слуг? Честь родичей? Ха! Плевок под ногами — вот их верность…

Чаша опустела, и Анаксагор наполнил ее из амфоры.

— Как они боятся тебя! А я не боюсь. Хватит, отбоялся. Бей, пока я храбрый…

Персей сделал шаг вперед.

Навстречу ему из храма вышел мальчишка с копьем. Копье было тяжелое, не по возрасту. Сжав обеими руками ясеневое древко, он направил острие на Убийцу Горгоны. Смертоносную бронзу и лицо Персея разделяло три локтя, не больше. Бронза дрожала, лицо казалось отлитым из металла. За спиной мальчишки, над светлым ракушечником стены, высился фронтон из крашеной глины. Там, изображен умелым резчиком, Персей вручал Афине голову Медузы. Юный герой, мудрая богиня; ужасная голова в обрамлении змей. В свободной руке Афина держала копье — двусмысленное отражение происходящего на земле, здесь и сейчас.

— Уйди, Леохар, — велел ванакт. — Не делай глупостей.

— Не тронь моего деда, — предупредил хмурый Леохар. — Убью!

И крикнул:

— Тетя Ифианасса! Где моя мама?

Рыдания обеих женщин были ему ответом.

Мы сидели на колоде, вспомнил Амфитрион. Он строгал деревяшку. Все играли в «Персей у Кефала», а он — нет. Внук ванакта? Ну да, он потому и не хотел играть, что тревожился о матери-вакханке. Теперь он и вовсе сирота, этот Леохар. Воины удрали, охрана предала, слуги смазали пятки салом — лишь он остался с дедом, готовый драться до последнего.

— Дедушка! — голос Амфитриона зазвенел, грозя надломиться.

— Что?

— Не тронь его!

— Как же его тронешь? — удивился Персей. — У него копье…

— Дедушка! Я тебе этого не прощу!

— Дожил, — Персей вытер ладонью потный лоб. — Один щенок копьем тычет. Второй грозится… Вы хоть знаете, сопляки, кто похоронен в этом храме?

— Знаю, — обиделся Леохар. — Мой прапрадед Пройт. И твой дед Акрисий. Они лежат у западной стены, бок-о-бок. Мы режем им жертвенных овец — трижды в год. Ты убил обоих: сперва диском, а потом — мечом…

— Вот-вот. При жизни грызлись хуже собак. А теперь — бок-о-бок… Убери копье, болван! Ты мне глаз выколешь…

— И выколю! — подтвердил Леохар. — Если ты хоть пальцем…

— Ну тебя в Аид, дурака…

Сутулясь, сцепив руки за спиной, Персей отошел прочь — туда, где холм Лариссы обрывался вниз крутизной неприступного склона. Пыль смерчиками вилась у его ног. Стая облаков, будто по приказу свыше, набежала на солнце. Вцепилась в добычу, завалила сияние мохнатыми телами. Теперь можно было глядеть вдаль, не щурясь. С высоты в полторы сотни оргий взгляду открывалась большая часть Арголидской котловины. Широким жестом Персей обвел панораму. Он походил на хозяина, озирающего свои владения без удовольствия, и даже с раздражением.