Взбаламученное море

• Предыдущая
• 40/147
• Следующая

– Немного же мы с тобой, Петруша, настреляли, – сказал он.

– Совсем нынче птицы мало стало, – повторил тот свою любимую фразу.

Они снова взяли ружья на плечи и пошли. Пегас вдали что-то пролаял.

– Может, другой здесь дичи много! – проговорил Александр и посмотрел на Петрушу.

Тот тоже на него посмотрел.

– Что в юбках-то ходят, – прибавил Александр.

Петруша усмехнулся и почесал себя за ухом.

– Пожалуй, что добра этого есть немало.

Пегас опять пролаял и с какою-то даже тоской в голосе.

Александр не обратил на это ни малейшего внимания.

– А кто же у нас получше?.. которая?.. – продолжал он расспрашивать.

– Да кто их – прах знает! Сам-то я этими делами не занимаюсь.

Встретился маленький лесок, и путники должны были разойтись, а потом они снова соединились.

– Если не для себя, так, по крайней мере, для приятеля бы: вот хоть бы для меня постарался.

– Что ж, это можно будет, – отвечал Петруша, улыбаясь какою-то кривою улыбкой.

– Да кто же у вас, какие есть? – продолжал Бакланов, быстро идя и, со свойственною его темпераменту живостью, весь пылая.

– Сами вы ведь всех знаете, – отвечал Петруша уклончиво.

– У скотницы, я видел, дочка недурна… Машей, кажется, зовут.

– Да, Марьей-с… девушка уже в возрасте, – ответил Петруша.

– Нельзя ли как? Переговори-ка!..

Петр молчал.

– Пожалуйста! – повторил Александр.

– Ой, барин, какой вы, право: все в папеньку… – проговорил Петруша.

– А что ж?

– Да так-с. Баловник тоже покойный, свет, был.

– Ну, если папенька делал, так отчего же и мне нельзя.

– Известно-с! – отвечал гайдук с совершенно искренним лицом.

Подойдя к усадьбе, Александр опять повторил ему:

– Ты сегодня же переговори.

– Слушаю-с, – отвечал неторопливо Петруша.

– Сейчас же.

– Слушаю-с! – повторил еще раз Петр. Ему, впрочем, несовсем, кажется, хотелось исполнять это щекотливое поручение.

Александр, придя в дом, в свою комнату, и сбросив свой охотничьий костюм, стал в волнении ходить взад и вперед. Окна кабинета выходили на красный двор. Он беспрестанно заглядывал в них, все поджидая Петра, который сначала прошел к себе в избу, а оттуда, нескоро выйдя, прошел наконец и на двор.

– Ты туда? – выкрикнул ему полушопотом Александр.

Петр мотнул ему, вместо ответа, головой. В это время выплыла на двор Аполлинария Матвеевна погулять. Александр спрятался за косяк, чтоб она не увидала его и не вступила с ним в разговор. Петр не возвращался с полчаса. Наконец он показался. У Александра сердце замерло. Петр сначала прошел кругом всего двора, а потом, будто случайно, повернул и вошел в горницы.

– Ну что? – спросил Александр с захватывающимся дыханием.

Выражение лица Петруши было мрачно.

– Говорил-с! Дуры ведь!

– Что ж она говорит?

– Да своей матки и вашей маменьки опасаются…

– Да как же они узнают?

– Толковал ей-с… понимает разве что-нибудь!

– Ты деньги ей обещай.

– Что деньги-то? И толку, чай, в них еще не знает!

– Ну, хорошо же, – произнес Бакланов, ложась в волнении на диван.

– Не переговорите ли вы лучше сами-с! – произнес Петруша после короткого молчания.

– Да где ж я ее, к чорту, увижу!

– Целый день она торчит на пруду одна, уток стережет.

– Хорошо, там увидим. Ступай… НА тебе, – сказал Бакланов, давая своему поверенному рубль серебром.

Тот с удовольствием его принял и ушел.

По его уходе в комнату влетел было отставший на охоте Пегас и хотел приласкаться к барину.

– Я тебя, чорт этакий! – закричал тот и потянулся за хлыстом, чтоб отдубасить им собаку.

Та убежала.

Александр был в очень раздраженном состоянии.

На другой день он целое утро ходил около гумна и видел, что Маша, действительно, сидит там одна на пруде, но подойти к ней он не решался и, сев на прилавок у избы, любовался на ее еще не совсем свормировавшийся стан, на загорелую шею, на тонкое колено, обогнутое выбойчатым сарафаном.

Маша в то время сидела и шила. Наконец она встала и сама прошла мимо Бакланова.

– Ты куда? Домой? – спросил он ее.

– Да-са-тка-с! – отвечала она, потупляясь и вся раскрасневшись.

Перед вечером Петруша спросил Бакланова:

– Что, вы видели ее-с?

– Видел! Но мне решительно невозможно с ней говорить… Все замечают: я хуже этим ее обесславлю, если стану ухаживать за ней.

– Это точно что-с, – сообразил Петруша.

– Переговори, Бога ради, ты! Обещай, что всю семью их я отпущу на волю!

– Понапугать ее хорошенько надобно, вот, что-с, – произнес гайдук, и в самом деле, должно быть, сказал что-нибудь решительное Маше, потому что на другой же вечер, с перекошенным от удовольствия лицом, он объявил барину:

– Подьте под мельницу, в лесок, дожидается она там вас.

Бакланов побежал бегом. Он еще издали увидел Машу, прижавшуюся к одному довольно ветвистому дереву.

Он ее прямо взял за обе руки.

– Вот и прекрасно! – бормотал он задыхающимся голосом.

Маша только и говорила:

– Ой, ой, нет! Ой, чтой-то, ой!

В следующие затем свидания Бакланов старался дать ей некоторую свободу и простор перед собой.

– Любила ли ты кого-нибудь кроме меня, Маша? – спрашивал он.

– Нету-ка… Ничего я еще того не знаю, – отвечала она.

– А меня любишь?

– Вас, известно, жалею.

«Что за дурацкое слово: жалею», – подумал Александр.

– Ну, скажи, – продолжал он: – любишь ли ты песни петь?

– Нет, я не горазда, – отвечала Маша.

– А в поле любишь ходить гулять, рвать цветы?

Маша с удивлением посмотрела на него.

– Да коли это? Неколи. Что есть в праздник, и то же все за скотинкой ходишь, – сказала она.

• Предыдущая
• 40/147
• Следующая