Взбаламученное море

• Предыдущая
• 71/147
• Следующая

– Что ж вы у них – компаньонка, экономка?

– Да и сама не знаю: то и другое… Чудные люди, превосходные… Я вот таких вас, Александр, да их только и знаю.

– Merci, – сказал Бакланов и, взяв ее опять за руки, поцеловал их: – какие нынче у вас славные руки! – прибавил он.

– Жизнь-то понежней стала! – отвечала Казимира с видимым удовльствием.

– Стало быть, вы совершенно счастливы с вашим мужем?

– С мужем? – спросила, как бы совершенно не ожидавшая этого вопроса, Казимира.

– Да! Как вы за него вышли?

– А я и сама не знаю, как: он ходил еще при вас ведь… Вы уехали, я и вышла.

– И всему прошедшему, значит, сказали прости!

– Чему говорить-то было? Нечему!

– А мне казалось, что было чему, – сказал Бакланов кокетливо.

– Что было, то и осталось, – отвечала с улыбкою Казимира.

– Осталось? – произнес Бакланов и пододвинулся к ней поближе.

– Гм, гм! – отвечала Казимира.

– А шутки в сторону, – продолжал Бакланов: – дело теперь прошлое: скажите, любили вы меня?

– Не помню уж, – отвечала Казимира.

– Ну что, Казимира, скажите, – говорил Бакланов, беря ее снова за руку.

– Ну, любила! – отвечала она как-то порывисто.

– И я ведь тогда благороден был в отношении к вам, согласитесь с этим: я многого мог бы достигнуть.

– Были благородны, – отвечала Казимира.

– И за это самое, – продолжал Бакланов: – вы по крайней мере теперь должны меня вознаградить.

– Чем же мне вознаградить? – сказала Казимира.

– Любовью.

Казимира грустно улыбнулась.

– Теперь это немножко трудно.

– Напротив, теперь-то и возможно: другое дело, когда вы были девушкой, когда от этого зависела участь всей вашей жизни, – тогда другое дело; но теперь, что же может препятствовать нашему счастью?

Казимира качала только головой.

– Теперь какие, кроме самых приятных, могут быть последствия из того, что вы меня полюбите? – продолжал Бакланов, опять беря ее за руку.

– А такие, – отвечала Казимира: – что я-то еще больше вас полюблю, а вы меня презирать станете.

– Ей-Богу, нет! – воскликнул Бакланов.

– Погодите, постойте, вон идут! – сказала Казимира, в самом деле указывая на двух, неторопливо проходивших по дорожке мужчин. – Прощайте! – прибавила она.

– Посидите! – упрашивал ее Бакланов.

– Нет, нельзя!.. Посмотрите, как вы платье мне все измяли, – говорила она, вставая: – прощайте.

– Могу я, по крайней мере, приехать к вам?

– О, пожалуйста, приезжайте! – отвечала с удовольствием Казимира.

– У вас есть особая комната?

– Есть!.. – Голос ее при этом был как-то странен.

Бакланов возвратился домой в восторге: завести интригу с Казимирой он решился непременно.

17. Не всегда то найдешь, за чем пойдешь!

Дом Собакеевых стоял на одной из лучших улиц. Это решительно было какое-то палаццо, отчасти даже и выстроенное в итальянском вкусе.

Бакланов, ехав, всю дорогу обдумывал, как он будет расставлять сети панне Казимире. Но есть дома, в которых, точно в храмах, все дышит благоприличием и целомудрием: введенный в мраморную, с готическими хорами, залу, Бакланов даже устыдился своих прежних намерений.

– Г-жа Ковальская сейчас выйдет; а пока не угодно ли вам к Анне Михайловне, – сказал ему вежливо благообразный лакей.

– К г-же Собакеевой? – спросил Бакланов.

– Точно так.

– Прошу вас.

– Пожалуйте!

И человек, идя негромко вперед, повел его на правую половину дома.

В совсем барской гостиной, с коврами, с лампами, с масляными картинами в золотых рамах, Бакланов увидел пожилую даму, просто, но изящно одетую, в кружевном чепце и в очках. Лицо ее напомнило ему добродушные физиономии ван-диковских женских портретов.

– Казимира сейчас выйдет. Присядьте, пожалуйста! – сказала ему старушка, показывая на кресло возле себя.

Она что-то такое, необыкновенно тонкое, шила. На столе, впрочем, около нее лежала книга, на корешке которой было написано: «Сказание Тирона, инока святогорского».

– Вы недавно ведь здесь? – продолжала старушка.

– Да, недавно-с.

– И успели уж с некоторыми господами поссориться?

– Да, – отвечал Бакланов с самодовольною усмешкой.

– И прекрасно!.. Значит, вы честный человек!

Старушка понюхала табаку и принялась снова за свое шитье.

– Тут Бог знает что происходит! – продолжал Бакланов.

Старушка махнула рукой.

– Я женщина, а поверите ли, кровью сердце обливается, слушая, что они творят…

Собакеевы, довольно богаое и самое аристократическое семейство в городе, были в открытой неприязни с начальником края и со всем его кружком.

В губерниях, по степени приближенности к начальству, почти безошибочно можно судить о степени честности местных обывателей. Чем ближе они к этому светилу, тем более, значит, в них пятнышек, которые следует замазать.

К неудовольствию Собакеевой на начальника края отчасти, может быть, примешивалось и оскорбленное самолюбие. Вступая в управление краем, он третировал ее, решительно, как и других дам.

– У отца моего по нескольку часов в передней стоял, а теперь вот каким господином стал!.. – не утерпела старушка и объяснила Бакланову.

В комнату в это время вошла молодая девушка в белом платье и белокурая.

Бакланов невольно привстал на своем месте.

Если Софи Леневу можно было назвать южною красавицей, то эта была красавица севера.

– Maman, как я тут навязала? – сказала она, показывая старушке вязанье.

– Опять спутала! – отвечала та, подвигая на носу очки ближе к глазам.

– Monsieur Бакланов! Дочь моя! – познакомила она молодых людей, а сама принялась рассматривать и поправлять работу.

• Предыдущая
• 71/147
• Следующая