Взбаламученное море

• Предыдущая
• 90/147
• Следующая

– Да, они все почти желают иметь хоть маленькую, но свою собственность, – подтвердила та.

– Очень дурно, – отвечал Сабакеев: – если наш народ разлюбил и забыл эту форму.

– Да ведь эта форма диких племен, поймите вы это! – кричал Бакланов: – но как землю начали обрабатывать, как положен в нее стал труд, так она должна сделаться собственностью.

– Мы имеем прекрасную форму общины, артель, – настаивал на своем Сабакеев.

– Гм, артель! – произнес с улыбкою помещик: – да вы изволите ли знать-с, из кого у нас артели состоят?

– Для меня это все равно! – сказал Сабакеев.

– Нет, не все равно-с! Артель обыкновенно составляют отставные солдаты, бессемейные мужики, на дело, на которое кроме физической силы ничего не требуется: на перетаскиванье тяжестей, бегать комиссионером, а хлебопашество требует ума. Я, например, полосу свою трудом и догадкой улучшил, а пришел передел, она от меня и отошла, – приятно ли это?

– Может быть, и неприятно, но спасает от другого зла, от пролетариата.

– Да ведь пролетариат является в государствах, где народонасерение переросло землю; а у нас, слава Богу, родись только люди и работай.

– Мы наконец имеем и другие артели, плотников, каменщиков, – присоеденил, как бы вспоминая, Сабакеев.

– Что за чорт! – воскликнул, пожимая плечами, Бакланов: – да это разве общинное что-нибудь?.. Они все наняты от подрядчика.

– У которого они, кроме того, всегда еще в кабале; хуже, чем в крепостном праве, – присовокупил помещик.

– Общину наш народ имел, имеет и будет иметь, – сказал уверенным тоном Сабакеев.

– Ваше дело! – произнес помещик.

– Ведь вот что бесит, – говорил Бакланов, выходя из себя (от болезни он стал очень нетерпелив): – Россия решительно перестраивается и управляется или вот этаками господами мальчиками, или петербургскими чиновниками, которые, пожалуй, не знают, на чем и хлеб-то родится…

Помещик потупился, а Сабакеев покраснел.

15. Бедное существо

У Софи происходила сцена: к ней вдруг приехал Эммануил Захарович, в одно и то же время красный и зеленый.

– Я зе делал для вас все, а на меня зе писут! – закричал он на Софи.

– Что вы? – возразила ему та.

– Писут, сто я целовека убил.

– Кто на вас пишет? – спросила Софи.

– Вас зе брат писет… Я в острог его сазать буду.

В припадке гнева, Эммануил Захарович и не заметил, что Басардин был у сестры и сидел в соседней комнате. При последних словах его, Виктор вышел.

– Поди, он кричит на меня за тебя, – сказала ему Софи.

– Как вы смеете кричать на сестру мою? – придрался Виктор к первому же слову.

– Я не крицу. Вы зацем писете на меня? – отвечал Эммануил Захарович, попячиваясь.

– Я вас спрашиваю, как вы смеете кричать на сестру мою? – говорил Виктор, хватая Эммануила Захаровича за галстук. – Сейчас тысячу целковых давайте, а не то в окно вышвырну! – кричал он и в самом деле потянул Эммануила Захаровича к окну.

– Сто зе вы делаете! – кричал тот, отпихиваясь от него своими огромными но трусливыми руками.

– Боже мой! что вы? Звонят! Перестаньте!.. – говорила перепугавшаяся Софи.

Звонил Бакланов, который недавно лишь стал выезжать и приехал к первой Софи.

– Как вы похудели, кузен! – воскликнула та, сколько могла овладев собою и радушно встречая его в дверях.

– Что делать! Болен был.

– Но отчего же?

– Впечатление прошедшего меня так потрясло… – отвечал с улыбкой Бакланов.

– Какого же это прошедшего? – спросила Софи, как бы не поняв. – Брат мой Виктор, – поспешно прибавила она потом, желая показать, что не одна была с Эммануилом Захаровичем, усевшимся уже в темном углу.

Виктор мрачно поклонился Бакланову. Ему всего досаднее было, что в такую славную минуту ему помешали.

«Его бы немножко только, – думал он: – в окно-то повысунул, он непременно бы тысячу целковых дал».

– Это кузен наш, Бакланов, – пояснила ему Софи.

– Нет, племянник, – поправил ее Бакланов.

– Ну, все равно, это еще лучше; вы меня, значит, должны слушаться.

– Во всем, в чем вам угодно и что прикажете! – отвечал Бакланов, вежливо склоняя перед ней голову.

Эммануил Захарович при этом пошевелился своим неуклюжим телом. Его, кажется, обеспокоила новая мысль, что, пожалуй, и этот братец за шиворот его тряхнет.

– Вы ведь здесь служите? – спросил Бакланов Басардина.

– Да, как же, по откупу-с, – отвечал тот с насмешливою гримасой. – Хочу, впрочем, бросить, кинуть, – прибавил он.

Бакланов придал своему лицу вопросительное выражение.

– В наше время стыдно уж… Тут такие гадости и мерзости происходят… – объяснил Виктор.

Бакланов при этом невольно взглянул на Эммануила Захаровича; но лица того было не видать, потому что он сидел, совершенно наклонив голову.

Софи тоже сконфузилась; но Виктор не унимался.

– Можете себе представить, – говорил он: – у нас ни один целовальник не получает жалованья, а, напротив, еще откупу платит. Откуда они берут, повзвольте вас спросить?

– Скажите! – произнес Бакланов тоном удивления (его начинало уж все это забавлять). – Говорят, они и прибавляют чего-то в вино.

– Чорт знает чего! Всего: и перцу, и навозу, и жидовских клопов своих!

Этого Эммануил Захарович не в состоянии был выдержать и вышел.

– Как это можно! – сказала Софи брату.

– Однако он премилый! – заметил ей Бакланов, указывая головой на уходящего Эммануила Захаровича.

– Ужасно! – отвечала она: – я видеть его почти не могу.

Вслед затем Софи однако вызвали в задние комнаты. Там разъяренным барсуком ходил Эммануил Захарович.

• Предыдущая
• 90/147
• Следующая