Молодые годы короля Генриха IV

Оглавление

130

Генрих шагал все быстрее, его стражи едва поспевали за ним. Он прошелАвстрийскую улицу, прошел мост, потом ворота и вступил во двор Лувра, однаконичего вокруг себя не видел. Он не заметил, по каким местам лежал его путь икто смотрел ему вслед, и узнал свою комнату лишь после того, как уже долгобегал по ней из угла в угол. Тут он понял, что ненавидит. «Вот, вот она,ненависть! Испанские монеты! Через горы, на мулах, неудержимо ползут мешки,набитые пистолями. Их опорожняют в городе Париже, и золото течет, течет безконца, карманы наполняются золотом, а сердца — ненавистью, кулаки — силой,пасти — бесстыдной ложью. Что ж, начинайте, лютуйте, как дикие звери, забудьтео кротости и благоразумии! Ведите войну в угоду одной религии и против всегоостального! Я всю жизнь только это и видел. Не сведущ я был до сих пор лишьотносительно причин и подоплек всех ваших злодейств! Испанские монеты, их везлисюда через Пиренеи, через мои родные горы, я могу мысленно начертить их путь!Тут вот водопадом спадает ручей, там вон Коаррац, и стоит мой дом. Они хотятотнять его у меня. Филипп Испанский всегда хотел отнять у меня мой склонПиренеев; я же требую еще и его склон. Требую, потому что это мои горы и моястрана, и пусть его солдаты не смеют вторгаться туда, и пусть не смеютпровозить по ней его мешки».

На сегодня довольно. Двадцатитрехлетний юноша редко задумывается о большем,и его ненависть пока ограничена картинами его родины. Он ненавидит мировоговладыку из любви к своему маленькому Беарну, а теперь еще и потому, чтострадает Франция. Она страдает, как и он, и виновник все тот же. «Что там Гиз иЕкатерина! Они наперебой стараются угодить покорителю мира. Вот кто истинныйвраг, вот кого я ненавижу! Это он держит меня в плену, это он оплачивает войнумежду партиями здесь, в моей стране, которой я все-таки со временем будуправить!»

И когда Генрих потом действительно стал править Францией, его пониманиесвершающихся событий и его ненависть страшно и грозно возросли. Он желал уже нетолько освободить Францию и стать величайшим государем Европы — он хотел имнавеки дать мир. А австрийский дом должен пасть. Под конец он решил раз инавсегда выгнать этот ненавистный ему дом из всех остальных стран света идержать его за скалистыми стенами Пиренеев. Таковы будут некогда его планы подстарость, и они принесут ему облегчение.

Юношу в его узилище жжет ненависть к дону Филиппу, он вынимает из сундукапортрет, на нем ничего не говорящее лицо, белокурые кудряшки. Лоб высок и узок;юноша всаживает в него нож, затем отшвыривает и ломает руки. Что же такоененависть? Мы можем безгранично ненавидеть лишь то, чего не видим. Генрихникогда не увидит Филиппа Испанского.

Сцена с тремя Генрихами

Он сказал своей доброй приятельнице, мадам Екатерине, что у лотарингцакакие-то странные мысли. Генрих уже успел остыть и придал своим новостям небольше веса, чем в его положении было благоразумно. Заговор лотарингца ипочтенных граждан он изобразил в комическом духе. Связей белокурого героя счернью он коснулся лишь слегка; пусть королева-мать увидит в этом либо нечтонедостойное ее внимания, либо, если пожелает, предостережение. Но она предпочлаего словами пренебречь. Тогда он все же подошел к ней вплотную и неожиданнопроговорил: — Мадам, вы погибли.

Она рассмеялась с материнским добродушием: — Не беспокойся! Гиз в конечномсчете действует мне на пользу: ведь Филипп мне друг.

В это она почему-то верила и оттого не понимала, что король Филипп ищет себево Франции наместника — к тому времени, когда государство будет расшатано спомощью испанского золота, а он станет в нем единственным властителем. А рядомс ней стоял человек, который начинал это понимать. Но мадам Екатерина, хитроприщурившись, ответила ему:

— Иди-ка ты лучше к какой-нибудь красивой даме, королек. Вы с Гизом должныкак можно больше развлекаться у меня на глазах, тогда я вас не боюсь.

Король Франции сидел, закутавшись в свой меховой плащ, и писал; он былохвачен тихим унынием, именно такого настроения и ждал Генрих, чтобы многое емуоткрыть. Самое плохое д’Анжу знал: один из его любимцев нынче пал на поединке —Можион, прелестный мальчик, и заколол его офицер Гиза. Это уже переходит всякиеграницы: Гиз не только мутит народ на улицах, он сеет страх даже в замкекороля. — Кузен Наварра, мы недооцениваем его.

— Допускаю, — сказал Генрих. — Голиафы, и вообще такие герои, как он, умеютбыть не только грубыми. Нельзя забывать, что они и коварны.

— Я, — заявил король, — хочу ответить на это коварство достойно, хотя и небез мудрого расчета: в списки Лиги я внесу и свою королевскую подпись.

Что он тут же и сделал с большой торжественностью и в присутствии многихсвидетелей из всех сословии. Пусть народ и почтенные горожане убедятся воочию,что незачем напоминать с помощью каких-либо сообществ о его обещании защищатьрелигию. Он ставит свою подпись в самом начале, над подписью лотарингца, в знактого, что будет всеми способами бороться против распространения гугенотскойереси. А между тем, сам этому не верит, да и никто не верит слабому королю.Своею подписью он только подтвердил, что по всей стране бродячие монахиподстрекают против него народ, что в каждой деревне листы со спискамисторонников Лиги покрываются именами и крестиками, и у каждого парня при этомстоит перед глазами храбрец Гиз, и у каждой девушки — красавец Гиз, что геройих грез — только он, а вовсе не какой-то унылый Валуа, который то грустит, тораспутничает и возится со своей свитой из мальчишек.

Генрих, третий король Франции, носящий это имя, забывал свой сан, когда