Молодые годы короля Генриха IV

Оглавление

настолько быстро, что Карл не успел издать первый вопль вновь овладевшего имбешенства; поэтому он промолчал, хмуро разглядывая воскресших. А они лежали наколенях, туловище одного было наполовину короче туловища другого; оба прижималик груди ладони, как приличествует бедным изгнанникам, дерзнувшим возвратитьсяиз тех краев, откуда нет возврата. Оба одновременно проговорили глухим голосом:— Простите нас, сир, что мы оставили царство Плутона! Окажите снисхождение инекроманту, который нас вызвал оттуда!

На этот раз Карл решил отменить очередной приступ безумия. Он сел и заявил:— Вас еще тут не хватало! Ну, раз уж так вышло, вставайте, но что же мне с вамиделать? Какая мерзость! — На самом деле это был трезвейший миг в его жизни;все, что свершено и что еще должно свершиться, мучило его, отталкивало своейнизостью, как это видно и на его портрете: король из угасающего рода, белыйшелк, взгляд искоса, говорящий о пресыщении и подозрительности, но одна ногаотставлена, как в балете. И вот Карл Девятый слегка повертывает руку ладоньюкверху: этим движением он всем дарует свободу.

И они сейчас же ею воспользовались. Дю Барта направился к двери и отпер ее.Д’Обинье кивнул на одно из окон, в которое уже вливался дневной свет: — Нашесчастье, что ночью оно стояло открытым и здесь никого не было.

Дю Барта быстро возвращается: он перед тем выглянул за дверь. Она тут жеснова отворилась.

Свидание

Дверь отворилась, она широко распахнулась, и вошла королева Наваррская,мадам Маргарита Валуа. Марго.

Ее брат Карл сказал: — А вот и ты, моя толстуха Марго! — Генрих воскликнул:— Марго! — Первым, непосредственным чувством обоих была радость. Вот она,Марго, все же не погибла, хотя открылось столько засад, столько преступныхзамыслов, и в ней все та же утонченная красота и тот блеск, к которому до этойночи как будто стремилась жизнь. Невзирая на радость, Карл и Генрих невольносодрогнулись: «А я не был с ней в минуту опасности! Но что это? Она выглядиттак, словно ничего не произошло».

А был у нее такой вид потому, что она успела смыть немало крови и слез нетолько со своего лица, но и с тела и уж потом появилась здесь всеребристо-сизом и розовом наряде, подобном утренней заре, и в жемчугах,мерцающих на ее нежной атласной коже. И стоило это немалого труда! Ибо на нейтолько что лежал, вцепившись в нее, охваченный смертным ужасом умирающийчеловек. Другие, уже будучи на краю гибели, бросались к Марго с мольбой, видя вмолодой королеве последнюю надежду, и от отчаяния рвали на ней в клочьярубашку, и даже ее прекрасных рук не пощадили, впиваясь в них ногтями, которыеот страха стали острыми, как у зверей. Какой-то обезумевший придворныйвознамерился убить ее самое, лишь потому, что яростно ненавидел еевозлюбленного повелителя. — Наварра дал мне пощечину, за то я убью самоедорогое для него существо, — хрипел капитан де Нансей где-то близко, совсемрядом с ней; он было схватил ее, вытянув когтистую лапу и решив, что уж теперьжертва не уйдет. У Марго все еще стояли в ушах его свирепые слова, она ощущалаего жадное дыхание и просто понять не могла, как ей удалось спастись от него вее комнате, набитой людьми. Ибо даже позади кровати лежали они, катались пополу, вопя от боли, или вытягивались, онемев и оледенев навек. Все это неслаМарго в своей душе, а казалась при этом безмятежной, как молодое утро; но тоготребовали приличия и присущее ей самоутверждение: «Мой повелитель должен менялюбить!»

Она попыталась взглянуть Генриху прямо в глаза, но это почему-то оказалосьнеобыкновенно трудным. И не успели их взгляды встретиться, как она невольноотвела свой. Впрочем, уклонился и он и тоже посмотрел мимо нее. Ради бога, какже так? Не может этого быть! — Мой Генрих! Моя Марго! — сказали обаодновременно и двинулись друг к другу. — Когда же мы расстались? Разве так уждавно?

— Я, — сказала Марго, — лежала в постели и решила заснуть, а тыподнялся.

— Я поднялся и вышел с моими сорока дворянами, которые окружали наше ложе.Я собирался сыграть с королем Карлом партию в мяч.

— Я же, мой возлюбленный повелитель, решила заснуть. А вот вышло так, чтоменя всю залили кровью и слезами — и сорочку и лицо. Даже предсмертный потумирающих падал на меня. Все это сделали, увы, наши люди. Они всех твоихперебили, а так как я больше всех твоя, то лучше бы и мне умереть. Но все-такия явилась к тебе, хотя мне пришлось переступать через мертвых, и вот как мысвиделись!

— Вот как мы свиделись, — повторил он с глубокой печалью и сдержал себя,чтобы тут же не пошутить. А она почти надеялась на это. Такого мальчишкуужасное особенно смешит. «Впрочем, нет, — вспомнила она, — здесь ведь я самавоплощаю в себе весь ужас…» — Я твоя бедная королева, — не сказала, а дохнулаему в лицо Марго. Он кивнул и прошептал:

— Да, ты моя бедная королева, ты дочь женщины, которая убила мою мать.

— И ты слишком сильно любил меня, слишком сильно любил.

— А теперь эта женщина убила всех моих людей.

— И ты уже совсем не любишь меня, совсем не любишь.

Тут он готов был раскрыть объятия, захваченный одним ее голосом, так как онне смотрел на нее, его глаза были опущены. В душе он уже раскрыл их; он толькождал одного ее слова, легчайшего движения, но ничего не последовало. У нее былотакое чувство, что нет, она не может, не должна, или что этого недостаточно.«Неужели я потеряла его?» — Марго отошла, скользнула рукой по лбу и затемпроговорила вслух, для всех:

— Я пришла к моему брату-королю. Сир, я прошу вас подарить жизнь несколькимнесчастным! — И она опустилась перед Карлом Девятым на колени не без соблюдения