Молодые годы короля Генриха IV

Оглавление

156

вот уже никого нет, а воздух все еще звенит забытыми словами. Ты счастлив сомной? Счастлив! Как еще никогда! Тогда вспоминай меня, куда бы ты ни уехал, и окомнате, в которой благоухало садом, когда мы любили друг друга. Тебевосемнадцать, любимый… Когда мы станем совсем стариками…

Голоса батраков приближаются. И воздух, уже не звенит.

В саду

Как ни странно, но нападение на замок губернатора кончилось плохо длянаместника. В Нераке стало известно, что король Франции ему этого не простил. Аможет быть, именно то, что нападение не удалось, стоило бедняжке Вийяру егоместа? Дворянство заявило, что возмущено его дерзостью, и не только местное, нои в соседней провинции Лангедок, губернатор которой, Дамвиль, заключил сГенрихом союз. Дамвиль был «умеренным», принадлежал к «политикам» и охотнодействовал в пользу мира между обеими религиями. Но ведь и миролюбие не вовремямогло стоить места. Как бы то ни было, но Вийяру пришлось лишиться своего какраз потому, что он дошел до крайности в обратном. Его особенно яростнопреследовал и прямо дохнуть не давал один из влиятельнейших провинциальныхдворян, маршал Бирон. Бирон вел против Вийяра такую интригу, о размерах которойне подозревал даже Генрих, хотя Генрих о многом был осведомлен.

В то время у Генриха было немало других забот. Он хотел добиться от двора нетолько удаления своего наместника, — он горячо желал, чтобы его дорогаясестричка приехала к нему; не мог он дольше обходиться и без своего милогодруга королевы Наваррской. Бывали минуты, когда он искренне тосковал по Марго;человеческое тело никогда не забывает совсем те ласки, которые ему былидарованы. Частенько он думал и о том, что его католическим подданным не мешалобы увидеть рядом с ним сестру короля Франции; тогда сами собой распахнулись быдаже городские ворота Бордо! Что же касается его маленькой Катрин — ах, Катрин,поскорее бы ты очутилась здесь! Будешь восхищаться моими оранжереями, будешьучить попугаев говорить, будешь слушать пение удивительных птиц, которых ты ещеникогда не видела, Катрин, — канареек! Кроме того, девчурка такая пылкаягугенотка, что сейчас же поднимет меня во мнении сторонников истинной веры; амнение это, увы, не слишком высокое.

Причина, конечно, та, что он путался со многими женщинами. Но, во-первых,есть очень много таких, которые стоят нашей любви — каждая на свой лад: однапленяет своим пьянящим ароматом, другая — невинной чистотой цветка. У такой-тофрейлины недоверчивая мамаша, и Генрих скачет верхом целую ночь, чтобы поспетьк утру на раннее свидание. Отбить потаскуху у парня гораздо легче. Была уГенриха связь с женой угольщика. Тот жил в лесу, и у него обычно съезжалисьохотившиеся придворные. Она крепко любила своего короля, и он ее достаточногорячо, чтобы однажды заставить все общество — господ и слуг — прождать поддождем, пока он лежал с ней в постели. Кто не знает этих внезапных вспышекстрасти, которые проходят бесследно! Правда, через двадцать лет Генрихпожаловал угольщику дворянство. И не раз потом король вспоминал хижину в лесу ииспытанные им там незабываемые радости. Ибо женщина — это его живая связь снародом. В ней познает он народ, сливается с ним и благодарит его.

За сестрою в Париж он послал своего верного Фервака. Хотя честный вояка ипредал его, но успел также изменить и королю Франции, а что может быть надежнеечеловека, которому уже никто не доверяет! Фервак, несмотря на все препятствия,действительно доставил принцессу целой и невредимой, но она пробыла в Неракенедолго: брат самолично проводил ее. Но там и верования и нравы были строги,даже его собственные, когда он туда приезжал. В По, где обоих растила дорогаяматушка, его видели только с сестрой под зелеными деревьями их детства. Тамстояла причудливая беседка, и над ней склонялись высокие кроны. Сюда не разуходила и Жанна, когда ей хотелось посидеть со своими детьми в свежей, бодрящейтени, и ей чудилось, что в шелесте листьев она слышит дыхание божие. Природабыла тайной предвечного, одной из его тайн.

Садовники тоже служили богу, только под другими знаками, чем священники.Шантель — так звали садовника, с которым Генрих беседовал точно с мудрецом; онпостроил садовнику новый домик. А главная аллея парка носила имя мадам, имяЖанны. Там гуляют теперь ее дети; брат наклоняется к сестре. А сестрадумает:

«Смотри-ка! Да мы замешкались, и уже близится вечер. Сегодня сад кажется намтаинственнее, сумерки неслышно уносят его из обычного пространства и строяжизни. Даже каменная женщина, непрерывно льющая воду из своего бочонка, дажеона сравнялась цветом с вечерними кустами и уже лишена права на белизну иблеск. И все мы, как христиане, между собой равны: это особенно чувствуешь втакой час. Я, его сестра, без сомнения, должна видеть в нем своего государя, ноздесь он все-таки больше брат. Заговорить? Это так трудно, я боюсь. Но менятянет расспросить его об этой пресловутом бале в Ажене», — Братец!

— Что такое, сестричка?

— Ходят такие нехорошие слухи.

— Ты имеешь в виду бал в Ажене?

Она так испугалась, что вдруг остановилась. Ее хромота обычно почти не былазаметна, Екатерина даже могла танцевать. Но в этот миг она бы захромала. А братторопливо сказал: — Я знаю про эти разговоры, конечно, знаю; все это выдумалитолько затем, чтобы выжить меня с моими дворянами-протестантами из городаАжена. Сначала после моего побега из Лувра я решил жить там. И сейчас жедуховенство с церковных кафедр начало травить нас. Господин де Вийяр немедленнопринялся клеветать. А самое худшее просто выдумали католические дамы, которым