Молодые годы короля Генриха IV

Оглавление

212

подробностях, и двор и народ. Кроме того, многие заметили, хотя и с неохотой,что борода у него уже седеет. Навернулись у Генриха на глазах слезы или нет, наэто никто не обратил внимания, хотя плакал он легко, как могли еще помнить егостарые знакомцы. Но даже им было трудно узнать это исхудавшее лицо, ставшее ещехудее, чем бывают лица обычно; тем длиннее кажется его свисающий нос; напереносице глубокая полукруглая морщина; брови напряженно приподняты. Это непростое лицо, и только выражение решительности делает его лицом солдата. Ничтоуже не напоминает в нем болезненного пленника Лувра. Этот Наварра идет твердымшагом навстречу королю.

На полпути их отделил друг от друга поток людей. И вот оба стоят, взорамиищут друг друга в толпе, здороваются, раскрывают объятия. Они бледны, их лицапочти суровы. В это мгновение они еще только стремятся друг к другу, а вследующее все уже будет по-иному. Мир! Мир! Вот она, наконец, эта минутасправедливости и добра!

— Дорогу королю! — кричит охрана; толпа расступилась, и когда корольНаваррский предстал перед его величеством, он склонился перед ним, а Валуа егообнял.

Вторая Книга Царств, глава I, стихи 19 и 25

В одно прекрасное утро появился оставшийся в живых брат Гиза Майенн сотрядом конницы, чтобы схватить короля. И, конечно, предатели, которых вокругнего всегда было достаточно, завели короля туда, где он, без сомнения, быпогиб. Какой-то мельник узнал его по лиловому кафтану и сказал: — Сир! Куда вы?Там засели фроятисты! — Майенн уже начал наступление. Отважный Крийон не смогудержать предместье и возвратился в город с таким малым числом солдат, что емупришлось самолично запирать городские ворота. Короля Наваррского уже не было,но он отъехал недалеко, и за ним послали. И полутора тысячамаркебузиров-гугенотов удалось спасти Валуа. Члены Лиги хотели было хитростьюостановить их натиск; они закричали: — Храбрые гугеноты, мы воюем не противвас, только против короля, а ведь он вас предает! — В ответ раздался залп.

Все же немногочисленный отряд гугенотов вынужден был под конец отступить;они отходили медленно, неохотно, продолжая стрелять, и треть из них былаперебита. Крийон, солдат короля, с тех пор заявлял о своем пристрастии кгугенотам. Видя, что друзей у их государя теперь прибавилось, сражавшиесяпочувствовали новый прилив вдохновленного мужества и решимости — настолько, чтосам Валуа устремился на поле боя. А Лига бежала без всяких причин —единственной оказался страх. Как счастлив был Генрих, что ему уже не нужнобиться против короля, только против врагов короля. Это давало ему внутреннееудовлетворение, а оно дороже иной крепости. Он привел к королю свои войска,перешел мост с тысячью двумястами конников и четырьмя тысячами аркебузиров, икогда те предстали перед Валуа, король спросил: — Почему все они бодры ивеселы, разве нет больше войны? — А Генрих ответил: — Сир! Хотя мы днем и ночьюна коне, но это добрая война. — И Валуа понял; он впервые рассмеялся от всейдуши, смеялся и Генрих.

Король, охваченный новым порывом мужества, собрал к лету пятнадцать тысячшвейцарцев, и притом без денег. Вместе с его собственными войсками и отрядамиНаварры у него оказалось сорок пять тысяч солдат, сильное войско; оно должнобыло вернуть ему столицу королевства — и могло это сделать. А тем временемвойско Майенна прямо таяло, и в конце концов у него осталось всего пять тысячсолдат; ни испанцев, ни немцев не было уже и в помине, ибо если народ вовлеченв движение обманное и постыдное, то достаточно свежего дуновения мужества, каквсе рушится, и никакие массы это движение уже не поддержат. Даже в осажденномПариже вдруг зароптали открыто. Люди в коричневых сутанах не могли появлятьсяна улицах без оружия. А где же Лига? Где правящая партия? От этого чудовищаосталось, в сущности, немного — оно состоит теперь наполовину из бесноватых инаполовину из трусов. И, кроме этих двух человеческих разновидностей, там нетникого.

Старые полководцы короля толком не знали, нужно ли начать осаду Парижа.Осада могла очень затянуться; а если она ни к чему не приведет, войско Лиги,наверно, опять увеличится. Однако на этом настаивал Генрих Наваррский,пользуясь всем своим авторитетом. — Решается судьба королевства, — говорил он.— Не забывайте: мы пришли сюда, чтобы целовать этот прекрасный город, а неподнять на него руку. — Он сказал еще многое, отчего взятие столицы сталоказаться задачей более славной, чем какая-либо иная. А смелому верят, и этодает ему силу. Поэтому тридцатого июля королевское войско взяло Сен-Клу, центргорода и мост. Король остался в Сен-Клу, а Наварра занял другое предместье.

Два дня спустя, когда он и его храбрый отряд только что сели на коней, вдругмчится галопом какой-то дворянин и шепчет ему на ухо несколько слов. Наварратотчас поворачивает коня. Он берет с собою в Сен-Клу двадцать пять дворян. —Сир, зачем вы едете к королю? — Друзья его только что пырнули ножом в живот! —Они замолчали, пораженные, а когда заговорили меж собой, то лишь вполголоса.Тут, конечно, вся Лига постаралась, говорили они. Эта партия, да и все движениетаковы, что не способны честно бороться, а только убивать горазды. Монахи вПариже недаром предсказывали чудо, они знали, какое! Вот чудо и свершилось,правда, оно приняло вид убийства. И к нашему государю явились трое молодыхлюдей: они поклялись поступить, как Юдифь, только от их руки-де должен пастьновый Олоферн. Да руки коротки — он умеет справляться со своими убийцами. Абедняга Валуа — нет. Кто же его пырнул?

Скажи пожалуйста, какой-то монашек, двадцать лет ему, толстогубый такой,