Молодые годы короля Генриха IV

Оглавление

182

мужеством. Из такого теста и были сделаны величайшие государи, уверяли они другдруга, и были искренне убеждены в этом — хотя и не без содействия канцелярииНаварры.

Ею руководил Морней, и в распространяемых им посланиях он утверждал, чтовласть его государя все более крепнет; поэтому все добрые французы начиналивзирать на Генриха с надеждой. У многих она появилась впервые — даже учужеземцев, — ибо Морней вербовал сторонников и в Англии. Из этих посланийЕлизавета и ее двор могли почерпнуть немало благоприятных сведений о ГенрихеНаваррском. А с другой стороны, по словам Морнея, едва ли можно ожидатьчего-нибудь путного от теперешнего короля Франции, да и от его брата, которыйпо-прежнему домогался руки королевы и находился именно сейчас у нее в гостях.Морней даже сам поехал в Англию — он один действовал решительнее всей своейпартии — и помешал-таки женитьбе Двуносого на английской королеве, но — лишь врезультате верной характеристики, данной им Перевертышу. Дипломатия не должнадопускать недоразумений. И если она действует правильно, то не отступает отистины.

Еще одно мнение стало известным: сначала — там, где оно возникло, а потом,переходя из уст в уста; оно распространилось все шире. Новый мэр Бордо будтовысказал эту мысль другому гуманисту:

— Постепенно становится совершенно ясным, что цель всех этих религиозныхвойн одна: расчленение Франции. — Прошли те дни, когда господин Мишель деМонтень беседовал в величайшей потайности с Генрихом Наваррским. Теперь онзаявлял обо всем этом вслух, и не только в библиотеке своего маленького замкаили в ратуше города Бордо, избравшего его мэром при решительной поддержкегубернатора. Он и писал о том же. В башенной комнатке его замка родилась целаякнига, все остальные гуманисты королевства читали ее и утверждались в сознании,что умеренность необходима, а сомнения полезны. И то и другое было им знакомо исвойственно, и все же оказалось бы пагубным, если бы гуманисты учились толькоразмышлять, а не ездить верхом и сражаться. Однако дело обстояло иначе. ДажеМонтень побывал солдатом; несмотря на свои неловкие руки, он по необходимостизанимался и этим ремеслом, иначе оно досталось бы на долю только безмозглым.Нужно знать твердо: лишь тот, кто думает, имеет право действовать, лишь он. Ачудовищное и безнравственное начинается по ту сторону нашего разума. Это уделневежд, которые становятся насильниками, из-за своей неудержимой глупости. И науме у них, и в делах — только одно насилие. Посмотрите, в каком состояниикоролевство! Оно приходит в запустение, оно превращается в болото из крови илжи, а на такой почве уже не могло бы вырасти ни одно честное и здоровоепоколение, если бы мы, гуманисты, не умели скакать верхом и сражаться. А уж это— наша забота. Положитесь на нас, мы не сойдем с коней и не сложим оружия. Наднашей головой, на самых низких облаках, с нами едут по стране и Иисус изНазарета и кое-кто из греческих богов.

Господин Мишель де Монтень, знавший себе цену, переслал с курьером королюНаваррскому свою книгу — она была переплетена в кожу, и на ней, был тисненныйзолотом герб Монтеня, хоть и на задней стороне обложки; а на переднейкрасовался герб Наварры. Такое расположение имело глубокий смысл, оно означало:«Фама на мгновение сделала нас равными. Все же вам, сир, я уступаюпервенство».

Но горделивый дар говорил и о большем. Эта книга была отпечатана в Бордо,откуда корабли в штормы и штили уходят к дальним островам. И, быть может, этакнига в конце концов уйдет еще дальше и сквозь века доплывет до вечности. Но,разумеется, сир, ей будет предшествовать ваше имя. Я желаю одного, так жеискренне, как и другого, ибо я ваш сподвижник, и точно так же, как вы,утверждаю в одиночестве, борьбой и заслугами, мои врожденные права. Сир, вы ия и — мы зависим от милостей фамы, а это участь немногих. Не может легкомысленноотноситься к славе тот, кто творит произведения, которые будут жить долго, илинадеется угодить людям своими деяниями.

Одно место в книге было подчеркнуто:

«Те деяния, кои выходят за границы обычного, приобретают весьма дурнойсмысл, ибо наш вкус противится всему, что хочет быть чрезмерно высоким, но ичрезмерно низкому противится вкус».

Прощание с Марго

Для Марго наступило самое горькое время; однако, видя, что беда надвигается,она сделала все, чтобы предотвратить ее. Королева Наваррская долго ничего незамечала: в Нераке — она так успела привыкнуть к счастью, что уже не допускалавозможности перемен. И сначала не хотела верить, когда Ребур донесла ей, чтоГенрих и Фоссеза все-таки сошлись. Ведь и для Марго и для Генриха эта девочкабыла до сих пор их «дочкой», робкой и скромной, воплощением преданности. Ребурже терзалась завистью к любой женщине, на которую Генрих начинал обращатьвнимание; ибо вначале она и сама ему понравилась, но вскоре заболела, иблагоприятная минута прошла.

Теперь она решила отомстить, выкрала счета аптекаря Лаланна и показала своейгосударыне. А в счетах значилось: «Взяты королем, когда он находился в комнатеу девушек королевы, две коробки с марципанами. После бала — сахарная вода икоробка с марципанами, для девушек королевы». Покамест это относилось ко всем,но последующие записи касались одной Фоссезы: «Для мадемуазель Фоссезы фунтсластей — сорок су. Для нее же: конфекты и розовое варенье, цукаты, фруктовыесиропы, марципаны»; все только для Фоссезы. — Она расстроит себе желудок, —озабоченно сказала Марго; пусть эта завистница Ребур потом не рассказывает,будто королева ревнует. А Ребур меж тем припасла на конец самое худшее. В