Молодые годы короля Генриха IV

Оглавление

обрекла на полное бессилие!»

Он быстро отыскал знакомое окно. Нет, он все-таки не ошибся! Лицо тут жеснова исчезло, Генрих не успел его рассмотреть; за ним следили, он чувствовалэто. Проверяли, осталось ли что-нибудь от его ребячьей доверчивости? «Самаямалость, мадам Екатерина! Я знаю далеко не все, и даже отчего умерла моямать-королева, не знаю наверное! Но я не забуду никогда, что из двух искусствваших соплеменников — составления ядов и благородного зодчества — вам доступнотолько первое. Вы злая фея, если только вы фея. Мне предстоит здесь изведать,что такое ужас, но при этом я должен смеяться. А про своего толстого сына онасказала, будто он бешеный».

Генрих снова направился к Карлу Девятому, но уже гораздо медленнее. Тот всееще не замечал его. Вернее, он отвел свой косящий взгляд и сделал вид, будтозанят только собаками. Две собаки подрались. Король, начал науськивать их другна друга, и они сцепились еще яростнее. Тогда он крикнул, перекрывая лай ирычание:

— Обе надоели! Пусть загрызут друг друга!

После такого приема, еще более глупого, чем неучтивого, Генрих повернулся,чтобы уйти. Тогда, Карл бросил свое занятие и пошел за ним. — Наварра! Что вамсказала моя мать-королева? — И скосил глаза. А Генрих решил: «Он, видно, ждалменя здесь внизу с большим нетерпением».

— Мы говорили все больше о черепах да об убийствах. Было очень весело, мадамЕкатерина мне нравится, впрочем, и я ей тоже.

Карл вздрогнул, задрожал и пошатнулся.

— Ради господа, Наварра, я знать ничего не хочу об убийствах! Совсем недавнодва человека из моей личной охраны прикончили здесь друг друга, как вот этизлые собаки. У моей матери-королевы голова всегда набита всякими ужасами.

— А она то же самое говорит про вас, — вставил Генрих. У короля Франциисловно язык прилип к гортани, он даже весь как-то съежился. Хотя на него, повыражению его матери, иногда нападало бешенство, страх все же пересиливалярость. Так случилось и тут. Карл был в белом шелку, и поэтому казалось, что ондаже не побледнел, а пожелтел.

И тут у сына умершей Жанны вспыхнуло новое подозрение: совесть Карла явнобыла нечиста. Этот сын и эта мать, объявлявшие друг друга сумасшедшими, —раскрытия каких тайн они опасались? Юноше невольно пришли на память словадрузей: «Вы будете второй жертвой. Соберите ревнителей истинной веры! Конечно,было бы благоразумнее покинуть, пока не поздно, этот разбойничий притон. —Взять сестру — и прочь отсюда вместе с моими всадниками! Однако я не сделаюэтого, ведь я для того и приехал ко двору, чтобы познать, что такое страх; ипотом сюда идут две девушки, впереди них, словно на поводу, выступают павлины сискрящимся оперением. Одна из них — Марго, родная дочь отравительницы» — этопервая мысль, которая проносится в голове Генриха. Но ее сейчас же нагоняетвторая: «Марго стала красавицей!»

Лабиринт

Он радостно сделал к ней несколько шагов: — А, милая Марго! — громковоскликнул он. Карл Девятый удивленно обернулся, потом опять занялся своимисобаками. Принцесса Валуа произнесла первые слова, только когда Генрих ужестоял перед нею; она сказала: — Надеюсь, ваше путешествие былоблагополучным?

— Ваш образ неизменно стоял передо мной, — поспешил он заверить ее. — Но вдействительности вы несравненно лучше, чем на портрете. А кто ваша хорошенькаяподружка?

— Мадам де Сов, — вместо ответа властно обратилась к ней Марго. — Отведитеже птиц обратно! — Тогда фрейлина хлопнула в ладоши, и павлины в самом делепошли перед нею. Она все же успела произвести оценку этого юного провинциала, —достаточно ей было бросить на него насмешливый взгляд из-под высоких бровей.Этот будет для женщин легкой и безобидной добычей! «Как в руках принцессы, таки в моих», — мысленно добавила она и удалилась, очень стройная и изящная.

— У нее нос слишком длинный, — заметил Генрих, когда фрейлина скрылась.

— А у меня? — капризно спросила Марго, ибо нос у той был ничуть не длинней,чем у принцессы, только более прямой.

— Одно несомненно, — сказал он, — у Матильды гонкие губы.

— У Шарлотты?

— Видите, вот вы и выдали ее имя. — Он был весьма доволен тем, чтоперехитрил Марго, так как ясно, чувствовал ее сопротивление.

— Мне больше нравится, когда губы полнее и мягче, и зубы должны быть нетакие мелкие и ярче блестеть… — При этом он посмотрел на ее рот, потомвзглянул ей прямо в глаза — но отнюдь не дерзко, — решила она про себя:недостаточно дерзко. Его взгляд был нежен и полон желания, Генрих попыталсяобнять ее этим взглядом, но очень учтиво и почтительно, не как тусоблазнительную девку на углу улицы. Из Марго, с ее полными ногами, вышладовольно-таки властная дама! Поэтому-то он и не брал ее приступом, да и глаза унее отнюдь не стали покорными, незрячими и затуманенными. «Дочь убийцы! —вспомнил он и испугался. — Стала красавицей, пока мать творила черныедела!»

А Марго думала: «На мои ноги он все-таки поглядывает!» Ибо отлично помнила,что еще в детстве обещала ему, на качелях, и он тогда уже хотел это получить. Атеперь что стоит между ними? Почему он оробел? Однако ее белое, как снег, лицохранило глубокую безмятежность. Генрих не умел различать, как его дорогаяматушка, что у Марго от жеманства, что от белил. Впрочем, Жанна считала фигурудевушки безупречной; это мнение разделял и ее сын, и его даже не отталкивало тообстоятельство, что Маргарита чересчур уж затянута. Не мог также предвидеть сынЖанны, что ее щеки когда-нибудь отвиснут. Хотя она уже не так обильно украшаласебя с головы до ног сверкающими жемчугами и драгоценными каменьями, как вовремя некоей процессии, Генриху она показалась великолепной и сулила всем его