Молодые годы короля Генриха IV

Оглавление

208

наступил Гиз мертвому адмиралу Колиньи. Бог ничего не забывает, вот что понялГенрих. И если бы рухнули все законы, его закон останется незыблемым.

Последнюю ночь Гиз провел с Сов; так же лежал и Генрих с этой женщинойперед своим побегом. К нему у нее не было любви, она тогда просто облегчила емубремя великого одиночества. Своего единственного владыку и повелителя ей былосуждено утомить последней, так что поутру герцога в его сером шелке ещепробирал озноб, пока другие не ввергли его в последний холод. Прощай, Гиз, ипривет Сов! Король торжествует. Кардинала Лотарингского он приказал удавить втемнице, третьего брата, Майенна, разыскивают, желаю благополучно найти его!Хоровод мертвецов не останавливается весь этот восемьдесят восьмой год, и самыезнатные присоединяются к нему за день до рождества. Повесь их в Париже, мойВалуа! Уже сутки, как повешен президент де Нейи, глава купечества, который«ревел белугой». Один дворянин, находившийся под покровительством Гиза,оказывается, торговал человеческим мясом. На виселицу его, Валуа! Хороводмертвецов начался с нашего отравленного кузена Конде, нас самих подстерегаютубийцы — и меня и тебя. Хотя это не мы торговали человеческим мясом. Вешайсмелей, Валуа!

Так говорит тот, кто сам отпустил на волю немало своих «убойников» и дажепытался приучить себя просиживать с ними ночь. Но настает минута, когда уже неможешь смиряться со злом, которое живет в человеческой природе. В ней есть исвоя доброта, она знает об этом, и тем менее простительна ей злоба. С самоговозникновения человеческого рода его добролюбивые представители вели борьбу воимя разума и мира. Оз или человечность — все это выглядело очень смешным; атакие слова, как «воин духа», люди находят нелепыми, если сами они грубы иглупы и хотят оставаться такими. Вот перед вами король по имени Генрих, он могбы колесовать и вешать сколько вашей душе угодно: ведь вы сами его на этовызываете слишком уж злыми издевками над его здравым разумом. Бесчинства,неразумия — вот все, на что вы до сих пор толкали этого Генриха за его добруюволю. Хоровод мертвецов, продолжайся! До конца года осталась еще целая неделя.Я только и жду той минуты, когда мне сообщат, что покойную королеву Наваррскуютоже удавили. А если еще умрет ее мать, тогда я смогу прочесть благодарственнуюмолитву Симеона: «Ныне отпущаеши раба твоего, владыко».

Так говорил он и писал, таково было его настроение после убийства в Блуа.Он надеялся, что Валуа отправит на тот свет и свою драгоценную сестрицу Марго иеще более драгоценную мамашу — мадам Екатерину. А последняя между тем и в самомделе умерла — и даже без постороннего вмешательства: уж слишком потрясено быловсе ее хрупкое существо смертью Гиза, а также тем, что никто не хотел верить,будто в этом убийстве могли обойтись без нее. Быть обвиненной в том, на что уженет сил, — это очень тяжело для старой убийцы. Ей оставалось одно — покинутьсей бренный мир. Неужели она в самом деле мертва? Эта весть поразила Генриха.Его пророчество все-таки сбылось, а он не любил убивать. И ему стало страшно засвою былую Марго. Хоровод мертвецов, остановись!

Стремиться друг к другу

Но этот хоровод давно уже нельзя остановить. Генрих, который продолжаетвести партизанскую войну, едет верхом в сильный мороз и под панцирем цепенеетот стужи; приходится сойти с коня и хорошенько поразмяться, чтобы согреться.Немного позднее, после еды, он вдруг почувствовал какой-то особый, странныйхолод. И отчетливо понял, что теперь и ему, быть может, придется вступить вхоровод мертвецов. У него начиналось воспаление легких.

Это было в маленькой деревушке, и заболел он столь тяжело, что пришлось егооставить в доме поместного дворянина. Стекла звенели от мороза, лихорадка всеусиливалась, и, казалось, всякая надежда на то, что он выживет, исчезла; толькоон один и не терял ее. Он говорил себе: «Я хочу совершить предназначенное мне.Не напрасны были мои труды». Он думал, что говорит вслух, а на самом деле едвашептал: «Да будет воля твоя». А воля божия, без сомнения, в том, чтобы Генрихпродолжал бороться и завершил то, что начал, хотя сегодня он и лежит завернутыйв простыню, словно Лазарь, обвитый пеленами; и кризис, который, может быть, егоеще спасет, должен наступить всего через несколько часов.

В то время, как уже не раз он видел небо разверстым, в королевствепроисходили события точно перед началом более светлых и чистых веков:повторялась в основных своих очертаниях какая-то страшная эпоха глубокойдревности. Хоровод мертвецов, пляска св. Витта, крестовый поход детей, чума,тысячелетнее царство, белки закатившихся глаз, ослепших иногда только отсамовнушения… Все словно с цепи сорвались. Хе-хе, говаривала возвышеннаядухом молодежь на манер монашка «Яков, где ты?» Наконец-то можно с людьми нецеремониться. Теперь уж не до смеху. И кто еще веселился во вторник намасленой, тот больше не посмеется. Не ходите в церковь — так берегитесь. А колипроповедник назвал тебя по имени — знай: домой ты живым не вернешься.Шпионить, доносить, выдавать, подводить под топор, хе-хе! А в награду запоклеп ты займешь место оклеветанного или приберешь к рукам его дело: теперьвсе так. Поэтому даже почтенные горожане стали негодяями. При иных порядках онибудут вести себя в высшей степени достойно, можете не сомневаться, они всегдаподчиняются обстоятельствам. Сейчас они бессовестные негодяи. И все это не отних самих, причина не в них. В чем же, спрашивается?

Этот юродивый сброд с закатившимися глазами больше всего ненавидит разум.Какой-нибудь недоучившийся студент, но который держит нос по ветру, врывается в