Молодые годы короля Генриха IV

Оглавление

собой в пустоту комнаты: — Сначала их было четверо. После Карла остаются всегодвое. Карл же из стройного, изящного мальчика сделался обыкновенным пошлымтолстяком, хотя и носит сан короля. А временами у него на теле выступаеткровь.

При этих словах и молодой ее собеседник, и старый, насторожившись, вытянулишеи. Однако Жанна даже не посмотрела на них. Она кивнула, как женщина, котораязнает, что к чему, когда речь идет о человеческом теле и совершающихся в немпроцессах. — Из них течет кровь, — пояснила Жанна, — она не льется, а медленносочится из пор. У всех четверых сыновей старого короля та же болезнь, и старшийуже умер от нее.

— Что же, и остальные умрут? — спросил Генрих, похолодев.

Колиньи жестко ответил: — Валуа преследуют нашу веру. Это кара.

— Они истекают кровью не потому, что они Валуа, — заметила Жанна, — это уних от матери, которая долго была бесплодна.

Мужчины выпрямились; они уже перестали понимать. Да и Жанна отыскала этусвязь между явлениями лишь потому, что столько ночей не спала, терзаемаяудушьем и какой-то жуткой щекоткой под черепом, во всей голове. И так как ниодин врач не мог объяснить причину, ей оставалось утешаться мыслью о том, чточеловеческие судьбы по воле господней свершаются скрыто в телах людей еще дотого, как эти судьбы станут для всех очевидными. Вот Жанне суждено пострадать ирано покинуть этот мир, после того как она родила своего избранного богом сына.А ее подруга Екатерина, наоборот, обречена дожить до старости и видеть, какодин за другим угасают все ее столь поздно зачатые сыновья. Мать Генриха ирассчитывала на это, притом с чистой совестью и без всякой жалости.

— Итак, я отвечу теперь послу, что не буду противиться союзу с ее домом, ноона должна выполнить известные условия.

— Строжайшие, нерушимые условия, — решительно подхватил Колиньи. — Дворзаявит, что он против Испании. Французские войска вторгнутся во Фландрию, иповеду их я.

— А принцесса Валуа должна стать протестанткой, — заявила Жанна; Генрих былтак изумлен, что даже издал какое-то восклицание. Марго и религия! Религия ивлюбленная Марго! Он не знал, куда деться, так неудержимо хотелось емурасхохотаться. Наконец он спрятался в глубокой оконной нише, спустил занавес ифыркнул, прикрыв рукою рот.

Его мать торжественно произнесла:

— Мой сын благодарит господа за то, что его будущая супруга будет спасена. —Однако Колиньи решил, что требовать этого от бога, пожалуй, слишком смело. И онедва не заявил вслух, что принцесса ведет недостойный образ жизни. Онанаходится в предосудительных отношениях с герцогом Гизом, и их связь широкоизвестна. Как христианин, он должен был бы сказать об этом, но как придворныйпромолчал и вместе с королевой стал ждать, пока Генрих снова не присоединился кним. Когда тот вернулся, мать принялась уже гораздо обстоятельнее объяснять емувсе опасности, связанные с этим браком.

— Помни, для них всего важнее, чтобы ты был в их руках. Основное правиломадам Екатерины — чтобы ее враги всегда находились у нее в доме; а послесыновей, которые так легко истекают кровью, ты первый имеешь все права нафранцузский престол. Я отлично знаю, что она надеется с твоей помощьюотделаться от Гизов — их род кажется ей более опасным, чем наш, — презрительнопояснила она, — и все же главное для королевы — заманить тебя к своему двору.Но этому я воспрепятствую, я сама туда поеду вместо тебя, а тогда увидим, ктокого.

Колиньи угрюмо кивнул.

— А я буду следовать по пятам вашего величества. Все наши требования должныбыть приняты, иначе протестантское войско во главе с принцем Наваррским пойдетна Париж. Тогда уж никакой пощады не будет!

Юноше подумалось, что и до того пощады было маловато! Внутренним взором онувидел, как корчатся подвешенные к стропилам крестьяне, а у них под ногамипылает огонь. Но как тут возражать, если даже его дорогая, умудренная опытоммать утверждает: таков закон жизни и настоящая борьба за веру и за престол инойбыть не может. Да и заслуживают ли лучшей участи мадам Екатерина и ее католики,раз даже его мать им не доверяет?

— Мама, — воскликнул он, — не поедешь ты туда! Они сделают с тобойчто-нибудь злое! — Генрих выкрикнул это, словно перепуганный ребенок. Жаннапритянула к себе сына, положила его голову на свои колени и так сказала — иему, и себе, и своему сердцу:

— Когда женщина одна-одинешенька — это самое безопасное. И если некомузащитить ее — бог защитит. Но что я перед богом теперь? Когда-то япредставляла собой нечто бесконечно важное — сосуд веры. Теперь он опустел иможет разбиться.

Ей чудилось, что она говорит вслух, на самом деле она произнесла это в своихмыслях; но этими словами Жанна д’Альбре приносила в жертву свою жизнь.

Их совещание кончилось. Сын и адмирал простились с нею.

Воистину… одна-единственная

Выйдя из зала, Генрих встретил своего кузена Конде и Ларошфуко — это былтоже один из тех молодых людей, с кем он позволял себе откровенничать.

— Итак, я женюсь на сестре французского короля. К тому же это единственнаядолжность при дворе, которая еще не занята. Там уже есть канцлер, секретарь,казначей и шут. Не хватает только рогоносца — вот я им и буду.

Он подпрыгнул и рассмеялся с такой заразительной веселостью, что обаневольно последовали его примеру, хотя и были неприятно поражены егословами.

Королева Наваррская возвратилась к себе в Беарн. Стояла осень, Жанну сновапосетил посланец от Екатерины — его звали Бирон, — и теперь она уже не ответилаему отказом. Она только поставила самые первые, предварительные условия: