Молодые годы короля Генриха IV

Оглавление

168

воспоминания, и не сводит глаз со своего короля, который мечтательно смотритвдаль, хотя сидят они друг против друга несколько в стороне от остальных, наодном конце стола. Поодаль от них двое молодых людей — дочь и работникмельника, они чокаются, и их взгляды самозабвенно и благоговейно сливаются.Последним поднимает свой стакан мельник, сидящий на том конце стола; онразмахивает шляпой и поет песню о галантном короле. Мишо уже седой, преданносмотрит он на своего короля и ободряюще поет ему, ибо твердо знает, что корольлюбит народ и всех дочерей народа.

И песня дает молодой паре еще раз почувствовать всю силу их любви, а темдвум, что уже состарились, мучительно и радостно просветляет воспоминания.Король, слегка наклонившись и подставив ухо, улыбается, как тот, для кого вселучшее уже позади. Мадлон тех прошлых дней, только ты это поймешь! Разве небыло тогда хорошо и радостно, несмотря на коварное нападение мельника? Вы обе,наверно, это испытали. Во всяком случае, Флеретта — чистый рассвет, роса ицветок — позднее не узнала своего возлюбленного, а теперь ее уж давно нет вживых.

Враг

Случай на мельнице стал так же широко известен по всей стране, как и историяна бале в Ажене. В прошлый раз губернатор решил, что виновник всех этихпересудов — его наместник; наместника обвинял он и теперь. Однако Биронперещеголял своего предшественника. Сама мельничиха, вероятно, молчала. Но мужмог напиться и все выболтать; странно было только одно: та обстоятельность, скакой было использовано его признание. Мельника судил суд в Ажене, в том жегороде, в котором произошел и первый скандал. Губернатор охотно бы не дал судудопрашивать арендатора; однако перед носом у его людей ворота захлопнулись, ана стене расхаживали защитники города.

В тот день маршала Бирона не было в Ажене: он не стал бы действовать стольоткрыто. Обычно он избегал того города, который запирал перед губернаторомворота, а число таких городов все увеличивалось. Он не отдавал никакихопределенных приказаний. И Генрих едва ли мог бы обвинить наместника в томвооруженном нападении, которое стоило ему самому подметки, а господину деМорнею — куска кожи на голове и прядки волос. Но маршал Бирон был мастероминтриги, причем сам умел очень ловко оставаться в тени — способность, довольнонеобычная для человека вспыльчивого. Он много читал; быть может, коварству егонаучили книги, хотя другие благодаря чтению скорее сохраняют душевную чистоту.Как бы там ни было, но он постарался создать губернатору худую славу и нетолько в смысле его любовных связей. Ходили слухи, что хотя Генрих и совращаетженщин, но главное — покушается на жизнь мужчин. И не один дворянин пересталдоверять ему; среди них были и те, чью жизнь и имущество Генрих защищал отубийц и поджигателей. Ведь человека нравственно распущенного легко обвинить и вотсутствии справедливости, хотя в этом деле заслуги губернатора перед егостраной были очень велики.

И Генрих не мог не видеть, что его почитают все меньше, не только из-за еголюбовных похождений, но и как правителя и военачальника. Еще немного, и онопустится до уровня князя, не имеющего ни веса, ни величия, — только имя ититул. И тогда всю власть заберет в свои руки Бирон. В провинции Гиеннь он ужедостиг ее, Генриху до сих пор не удавалось овладеть городом Бордо. Наместник сосвоими многочисленными рейтарами и ландскнехтами позволял себе иной раз дажевторгаться в королевство Наваррское. И вот Генрих сидел в своем замке в Нераке,как затравленный зверь. Он даже не созывал свой тайный совет из страха выказатьслишком сильную ярость, а тем самым и обнаружить свою слабость. В те дни старыедрузья оказывали ему особенно неоценимые услуги; им Генрих мог по крайней мередовериться во всем и открыть свою душу, даже свой бессильный гнев и тщетныепланы мести; даже лить слезы отчаяния позволял он себе перед ними.

Однажды вечером они сошлись вместе, и каждый из них вел себя согласно своемухарактеру. Дю Барта гремел в беспредметном гневе, Агриппа д’Обинье уверял, чтосамое простое — это возобновить войну с французским двором. Но ведь и так былоясно, что поведение Бирона объясняется лишь тем, что его поддерживают придворе. Не случайно король Франции засылал к Генриху послов, призывая его опятьвернуться в лоно католицизма. И еще прозрачнее было выражено требование, чтобыон явился ко двору и сам забрал оттуда королеву Наваррскую. — Сир! Чует моесердце, что тогда мы вас здесь увидим не скоро! — Агриппа сказал это оченькстати. Этих немногих слов было достаточно, чтобы перед Генрихом сразу возниклибылые опасности Лувра и мадам Екатерина, склоняющая над своим костылем зловещеелицо. От таких воспоминаний ужас и возмущение неудержимо росли, и Генрих скоробы дошел до того, что приказал выступать. Во главе своих войск он двинулся бына своего наместника. Но уже в пути протрубил бы отбой, ибо к нему успел бывернуться присущий ему здравый смысл. Он удержался от столь ложного шага, хотядю Барта горячо настаивал, ссылаясь на слепоту и испорченность человеческойприроды. Тут заговорил Филипп Морней:

— Сир! У вас есть враг — это маршал Бирон. Не спрашивайте, чьим приказом онруководствуется или хотя бы прикрывается. Почему, восстанавливая против наскороля Франции, он будет здесь действовать иначе и не восстанавливать мелкихземлевладельцев? Он клевещет на вас, он старается очернить вас в глазахкрестьян и королей, ибо жаждет вытеснить вас из этой провинции и остаться в нейполновластным повелителем. Но вы, сир, видите перед собою все королевство. Атакой Бирон ничего не видит дальше своей провинции. И на этом вы должны его