Молодые годы короля Генриха IV

Оглавление

жирная ручка отлично умеет приготовить ядовитое питье! Он пристально наблюдалза ней, и она вскоре заметила его настороженный взгляд…

— Мои протестанты мне так же дороги, как и все остальные французы, — заявилаона по-прежнему невозмутимо. И закончила, слегка подчеркивая свои слова: — Яведь королева Франции.

— Это ваш сын — король, — необдуманно поправил он ее, вспомнив рассказ своейматери Жанны о том, что король страдает каким-то ужасным недугом и что обабрата Карла, ныне здравствующие, обречены на ту же болезнь, — старшим она ужеовладела.

«Кто эта одинокая старуха, — спрашивает себя Генрих, — которая, видимо,надеется пережить всех своих сыновей? До остальных французов ей, в сущности,так же мало дела, как и до нас, протестантов». Вслух он сказал:

— Как прекрасен ваш замок Лувр, мадам! Но все, что придает ему блеск, идет свашей родины. Архитектура ведь итальянская, — «так же, как и искусствоизготовлять яды», хотелось ему добавить. Она пожала плечами, ибо из этих двухискусств первое было ей совершенно чуждо. Да и свою Флоренцию она ничуть нелюбила: в молодости она была там несчастна и подверглась изгнанию.

Однако мадам Екатерина умела быть только собой и ничем иным; этим она и быласильна, пока жизнь ее не сломила.

Сейчас она подозрительно уставилась на юношу: — Вы говорите о короле? Развевы виделись с ним раньше, чем со мной?

Он с живостью отрицал. Екатерина заговорила еще тише: ее слов не должны былислышать даже швейцарцы у дверей, хотя они все равно ничего бы не поняли. —Король бывает иногда не в себе, — зашептала старая дьяволица. Я никому неговорю об этом, но на него иногда накатывает ярость, и он тогда бредитубийством, бойней. Это у него от болезни, — настойчиво бормотала она.

А Генрих подумал: нечего сказать, в хорошую он входит семейку; впрочем,ничего здесь нового нет. Но мать кровоточивых сыновей уже снова успокоилась. —Остальные два у меня удачные, особенно д’Анжу. Подружитесь с ним, мой мальчик.А главное, держите всегда нашу сторону против лотарингцев! Вы будете так жекомандовать нашим войском, как ваш отец, — вы можете, — и пригодитесь нам неменьше, чем он. Зато вы получите мою дочь. Но и тут, смотрите, остерегайтесьгерцога Гиза. Женщины считают его красавцем.

А Генрих думает про себя: «И спят с ним. Нечего морочить мне голову, мадам!Мы друг друга знаем, и мне известно, какова та девушка, на которой я женюсь.Только моя дорогая мать не догадывалась…» — шептало ему его любящеесердце.

И он сказал с вызовом: — Потому-то вы, мадам, и отослали Гиза до моегоприезда.

А старуха отвечала еще спокойнее: — К вашей свадьбе он вернется. Иногдабывает лучше, чтобы на глазах у молодой девушки не торчал мужчина, которыйпользуется слишком большим успехом. А мне, старухе, следует постоянно надзиратьза ним. Я хочу, чтобы все мои враги были собраны тут, у меня, в Лувре. К нимпринадлежит и он, в этом не может быть сомнения.

Столь бесцеремонная откровенность могла бы оскорбить Генриха, хотя он уже сюных лет не верил в доброкачественность человеческой природы. Но Екатеринаслишком уж обнажала жизнь. С другой стороны, в нем брало перевес какое-тодоверие, мало-помалу возникавшее в его душе во время их беседы. Когдавосемнадцатилетний юноша слышит столь лестное мнение о себе, он в конце концовпопадается на удочку. «Мне лично этой знаменитой ведьмы бояться нечего, да иматери моей ничего она в питье не подмешивала». И если бы сейчас перед нимстоял на столе стакан, он был бы готов залпом выпить его.

Вместо этого мадам Екатерина подала знак, стража тут же распахнула наружныедвери, и на пороге появились те двое дворян, которые проводили Генриха сюда.Слегка удивленный, Генрих простился и последовал за ними.

Нечистая совесть

Он заговорил со своими провожатыми. Один из них был первым дворяниномкороля, его звали дю Миоссен; это был человек крайне осторожный и тщательноскрывавший, что он протестант. Генрих сказал ему это прямо в лицо; по некоторымбезошибочным приметам он умел распознавать ревнителей истинной веры. Принцспросил, смеясь:

— Вы что, боитесь парижан? Народ нас, верно, недолюбливает?

— Если бы вопрос шел только о народе, — загадочно ответил Миоссен.

— Стыдитесь! У первого дворянина короля должно быть больше гордости!

Затем Генрих покинул обоих придворных и ускорил шаг, ибо в глубине парка,содержавшегося в образцовом порядке, заметил самого Карла Девятого; тот былодин и возился со сворой собак, которые оглушительно лаяли. Генрих окликнулего. Но король не слышал, а в это время внимание Генриха привлекло нечтодругое: он стоял под окном той комнаты, из которой только что вышел. И вот передним озаренный солнцем фасад во всей своей неправдоподобной прелести, бытьможет, искушение лукавого, но во всяком случае, если даже наваждение, точарующее наши чувства. И тут же он понял, что мадам Екатерина отпустила его вслишком уж выгодную для нее минуту, когда он наконец решил, что его матьвсе-таки не была отравлена. Именно в тот миг, когда он этому поверил, Екатеринаотпустила его. Она видела его насквозь с грубой прозорливостью, он же тщетностарался проникнуть в глубины ее непроницаемого взгляда. И тогда юношу охватилстрах: в нем опять ожило то первоначальное ощущение, с которым он вошел вкомнату наверху, — вошел как судия и мститель. «Убийца!» Дважды удержался он ине произнес этого слова, и не только из осторожности, как опытный царедворец,но и потому, что старуха действительно внушила ему какое-то дурацкое, слепоедоверие. «В таких случаях молодость — плохой советчик, по крайней мере меня она