Молодые годы короля Генриха IV

Оглавление

188

повинность и неси повинность воинскую! Плати ему подати и, хоть жилы вздулись,торчи целый день на ногах каждый раз, когда Гизу вздумается созвать толпы своихприверженцев. А не хочешь, так не будет у тебя ни клиентов, ни работы, тыокажешься вне закона, и для тебя потрудятся только шпион да предатель, которыевыдадут тебя. И если кто потом набредет на твой труп, то обойдет егосторонкой.

Преступное тайное сообщество неудержимо разрастается, оно охватывает своимищупальцами все государство и всасывает его в себя, а закон кажется таким жебессильным, как этот король, шествующий под балдахином на похороны своегопоследнего брата. И сегодня добрая половина участников шествия — духовные лица,военные, придворные, почтенные горожане и простолюдины — все они сегодняобсуждают вопрос о наследнике короля, словно уже хоронят его самого. Завтрадаже его любимцы переметнутся к Гизу. Лига сживет его со свету, оттеснит насамый дальний клочок земли, пока его кто-нибудь там не прикончит. В сущности,он многое знает заранее, но заставляет себя, выпрямившись, шагать под парчовымпотолком балдахина и слушать то, что не предназначено для его ушей: как ониделят между собой его провинции, заявляют о своих притязаниях на должности, нафинансы, на военные силы. В действительности он всего этого не слышит,расстояние между ним и всеми этими людьми слишком велико; но он ощущает. Всевнутри у него содрогается от предчувствий, похожих на жуткие шорохи. Онзакрывает глаза, и ему чудится, что он блуждает ночью в лесу, полномопасностей. Кто защитит его?

Он приходит в себя; произошла заминка, на ступенях церкви какая-то шайкавопит: «Валуа! Чтоб ты сдох!» Это для него не ново. Такие выступлениязаказываются и оплачиваются, и он знает, кем. Вмешивается стража, крикуныбегут, давка среди идущих, в процессии смятение. Балдахин вдруг оседает имедленно опускается на короля, а тот нагнулся, он становится на одно колено,потом на оба, наконец даже ложится на камни лицом.

Когда он, опомнившись, встает, оказывается: Гизы окружили его, чтобызащищать. Они заслоняют его от народа, который видит только их и приветствуетгромкими кликами. Кардинал Лотарингский бесстыдно кажет толпе свое лицонепревзойденного злодея. Второй, Майенн, выставляет телеса, более жирные, чемположено иметь человеку коварному: это уж проверено и всем известно. А герцог —«великий человек»; так восклицает его наемный хор.

«Да здравствует Гиз!» — ревет тайное сообщество убийц; он хочет, чтобы имстала вся страна. Он хочет весь народ этой страны обратить в такое сообщество,и лишь немногое теперь мешает этому — так уверяет герцог. «Герцог — великийчеловек! Да здравствует Гиз!» — И вот уже не доброту являет надетая им маска, астрогость. Мышцы его лица жестко напряжены, что говорит о суровой решимости.После того как он загонит короля в угол, он разделит королевство между своимидвенадцатью обер-мерзавцами, а всем унтер-мерзавцам будет тогда разрешеноубивать и грабить, однако лишь при условии их полного и беспрекословногоповиновения, иначе им самим придется протянуть ноги и не то что прекословить, анавсегда утратить дар слова. Это решено: видите, как напряжены у нашего вожакажелваки на скулах! Да, будут только убийцы и убиенные, нескончаемойВарфоломеевской ночью должно стать царствование нашего предводителя, даздравствует Гиз!

И когда они окружили короля и всякая дистанция исчезла, забытый Валуаутратил все свое знание, свою способность прозревать события и чуять ихприближение. Он привлек к себе одного из сыновей Гиза — у герцога есть дети, онне бесплоден, нет, не бесплоден, — взял мальчика за плечо и привлек к себе,словно собственного ребенка. Так отстоял он всю заупокойную службу и весьобратный путь в свой замок совершил, окруженный своими убийцами и убийцами егостраны, которые в этот раз все-таки еще защищали его. Процессия всеразрасталась: на всех площадях к ней присоединялись наемники Гизов и дворяне. Итеперь это шествие знаменовало собой уже не скорбь по одному из Валуа, новосходящую мощь Гизов. А последний из Валуа, обняв за плечи их отпрыска, шагалв такт барабанной дроби, которую отбивали их войска, — для них, а не для него.Под широким и суровым небом его государства ему принадлежал только резкий ижидкий похоронный звон небольшого колокола. И колокол все звонил, звонил.

Муза

Лига, несмотря на свое усердие в борьбе за римско-католическую церковь и заГизов, на самом деле, сознательно или бессознательно, хотела только одного —распада королевства и торжества Испании. Но у святой Лиги была еще одна,правда, несущественная забота: король Наваррский; впрочем, он не мог считатьсясерьезным препятствием. Ведь когда столь мощное движение охватываетпробудившийся народ, оно, без сомнения, достигнет своей цели. Решительно вовсем находит оно себе опору и прежде всего в чувстве чести самой нации, большене желающей терпеть всем очевидный позор, — в данном случае протестантскуюересь. Кроме того, обычно оказывается, что у «позора» денег мало, а у «чести»их много. Так же обстоит дело и с солдатами: они почти все оказываются настороне «чести»; иначе не бывает.

Однако надо все учитывать, а король Наваррский вызывал о себе больше толков,чем следовало. И Лига решила, что с этим следует покончить. Он был взят поднеусыпный надзор, и вот Лига получила сведения, что он постоянно бывает уграфини Дианы Грамон, в одном из замков этой богатой дамы, которые находились вГиенни, а там короля Наваррского легче было поймать. Всюду, где он могпроехать, Лига расставила конные посты. К сожалению, он именно в этих местах и