Молодые годы короля Генриха IV

Оглавление

195

сверкали драгоценные каменья, даже на кнуте. Она потребовала, чтобы вызваликороля, и так как его слуги попрятались, то он, наконец, вышел один из своихпокоев.

— Мадам, я мог бы заточить вас в Бастилию. — Не дав ей опомниться, онвыхватил у нее кнут и швырнул в угол.

— У меня еще есть ножницы, — завизжала фурия и показала их. Ножницы былизолотые и висели у нее на поясе. — У них особое назначение! — заявила она, мечана него кровожадные взгляды.

Он знал, какое назначение — выстричь ему тонзуру. И сказал: — Госпожа Лигаеще более злая дама, чем вы, мадам. Но и ей не выстричь мне тонзуры.

Она засмеялась полубезумным смехом: — Сир! Вы не способны удовлетворить ниодной женщины! Франция вам никогда не принадлежала, госпожа Лига также, а я —тем меньше. — Так как она при этом размахивала ножницами у него перед носом,он вдруг выхватил их; мгновение — и он уже держал в руке ее локон, которыйсрезал с ее красивой головы с буйными кудрями. Охваченная ужасом, она вдругумолкла, а король сказал: — Этот локон, мадам, я оставлю себе на память о вашемпосещении.

— Откуда у вас такая смелость? — спросила герцогиня, которая началаприходить в себя и уже ясно видела лицо короля. Несмотря на то, что он стоялперед ней собственной особой, она до сих пор видела его лишь смутно, как восне. — Что это на вас нашло? — спросила она.

Король не ответил. Он пожал плечами и уже намеревался вернуться к себе. Нотак как все двери остались распахнутыми, он увидел, как через самые отдаленныеворвался герцог Гиз. Королю стало не по себе; однако он не побежал, а топнулногой и, насколько мог мужественно и властно, позвал охрану. Уже со всех сторонк нему спешили люди, появился, наконец, и маршал Жуайез. Что до Гиза, то онвошел, совсем запыхавшись, и принялся заверять короля в своей преданности.Он-де бросил на простонародье своих солдат, дерзко заявил Гиз. Выставил себяпреданнейшим слугой. Но король перебил его:

— Что это сколько бочек подвозят по реке? Или народ будут каждый день поить,как сегодня? Ведь из пустых бочек очень легко построить баррикады! — В тонеВалуа была угроза, куда девалась его обычная слабость. Бочки, разумеется,годились для баррикад, Гиз отлично знал это, но при виде Валуа минутапоказалась ему самой неподходящей. Конечно, герцог умел владеть собою лучше,чем его сестра, и был умнее кардинала Лотарингского, который, в качестве «князяцеркви», притязал на право выстричь королю тонзуру. Сестру же, которая, услышаво бочках, снова начала размахивать ножницами, герцог гневно остановил. Впрочем,эти угрожающие движения, которые она повторяла слишком усердно, становились ужепросто смешными, особенно при том, что король держался поистине величаво.

— Мадам! — воскликнул герцог. — Ваше ревностное служение святой церквиослепляет вас. Мы — слуги короля, который пойдет войной на протестантов: он ужеповышает налоги, а это главное. Сейчас нам грозит вторжение немцев в нашекоролевство, гугеноты их опять призвали. — И добавил, обратившись к королю: —Сир! Я готов служить вам моим мечом и ручаюсь, что все ваши враги будутуничтожены.

Последние слова он особенно подчеркнул и многозначительно повторил: — Все,все ваши враги, сир! — Этим Гиз как бы принуждал Валуа наконец понять, в чьейгибели он клянется. — И король Наваррский тоже… — проговорил он срасстановкой, следя за ненавистным лицом короля, чтобы узнать, какоевпечатление это на него произведет. У короля что-то вспыхнуло в глазах, а губыплотно сжались. Тут Гиз понял. Он поклонился, взял сестру за руку и повел изкомнаты. — Нечего разыгрывать фурию! — злобно прошипел он ей в затылок.

Генрих Валуа задумчиво смотрел им вслед. «Генрих Гиз, как я когда-то ждалтебя! Я — твой пленник, и сейчас ты входишь ко мне с кнутом в руках.Признаюсь, довольно мучительное испытание, но я все это уже преодолел. Берегисьменя, Генрих Гиз! У меня есть друг!» Он посмотрел в спину уходящему врагу истал с восхищением думать о своем друге, — почти так же грезила бы женщина:«Наварра, достаточно ли стойко я выступил? Была ли у меня твоя стойкость?»

Он все еще видел спину удалявшегося врага.

Несчастный король вдруг почувствовал, что снова берет верх его обычнаяприрода, после того как он столь долго старался уподобиться другу. — Жуайез! —прошипел он. — Избавь меня от того вон человека! — Молодой маршал побледнел имолча отвернулся к стене. У короля пока еще не было доказательств, что этотфаворит изменил ему; теперь открылась полуизмена, а она гнуснее полной. Корольвышел и, дойдя до своей комнаты, повалился без сил; он устал от разнообразных ибурных чувств — слишком бурных для его натуры и для вечерних часов.

Когда жители города узнали о болезни тирана, все решили: он все равно чтоумер — и плясали на улицах от радости. Значит, скоро конец кометам, чуме ипрочим бедствиям, в которых всегда винят плохого правителя, а главное —поборам. Простонародью и почтенным горожанам приходилось платить чудовищныесуммы, чтобы священная Лига раз и навсегда могла покончить с гугенотами.Непопулярность, связанную с военными расходами, она предоставляла Валуа.Бедняга защищался изо всех сил. Во-первых, он снова вступил в переговоры сНаваррой относительно его перехода в католичество, после чего они вместеразделались бы с этой фурией Лигой. При этом кой-какой урон потерпел бы иНаварра, и единственным государем в своем королевстве наконец сделался быкороль.

Валуа в глубине души никак не мог постичь, почему его друг не желает оказатьему этой маленькой любезности и переменить свою веру. Когда ему чего-нибудьстрастно хотелось, от него ускользало, чего это может стоить другому, в данном